Избранные произведения в одном томе
Шрифт:
— Не обращайтесь ко мне так, — вскричала она, закрывая уши ладонями.
— Вы участвовали в массовом уничтожении людей на основании их расовой принадлежности. Людей использовали для рабского труда, экспериментов, их пытали.
Эльза хлопнула ладонью по столу.
— Вы думаете, мы несли ответственность за это? Вы считаете, австрийские граждане хотели этого? У нас не было выбора! — закричала она, сверкая глазами.
— Маутхаузен был одним из крупнейших концлагерей в подконтрольной Германии части Европы.
— Не надо
Чарльз просто тупо смотрел на лежащие на столе документы.
— Пленников в лагерях Маутхаузен-Гузен заставляли работать на производстве оружия, добывать камень на каменоломне. Условия были ужасными. Что именно вы делали? По документам, вы работали охранником, но это очень широкое понятие. В ваши обязанности входил надсмотр над пленными, так? Переводить их с места на место, следить за дисциплиной и порядком, обеспечивать выполнение приказов. А чьи это были приказы? Гитлера и Третьего Рейха. Приказы сформировать Европу под их арийские идеалы. Вы считаете себя принадлежащей к высшей расе? А что вы скажете обо мне, Эльза? Я славянка, а во времена Третьего Рейха мы считались низшей расой, недолюдьми.
— Это уже слишком, — вмешался Чарльз. — Моя мать — в преклонных годах, посмотрите на нее.
— Слишком? — завелась Эрика. — Просто потому, что она в годах, мы должны забыть? А может, меня унесло в политику? Или я навязываю вам свои либеральные ценности? — Чарльз качал головой. — Меня просто тошнит от точки зрения, что все, связанное с Холокостом и концлагерями, со временем теряет актуальность. Массовое уничтожение миллионов людей по расовому признаку или цвету кожи — такое никогда не должно быть ни забыто, ни оправдано. Это и сегодня продолжается. Ваша мать и сегодня виновата в той же самой мере, что и много лет назад.
Эрика посмотрела на Эльзу, на ее шикарный дом и одежду, на бриллиантовые серьги в открытой коробочке около чашек.
— Доктор Шмидт, доктор Шмидт, — заговорила Эльза. — Сколько ему лет?
— Я не знаю.
— Ему примерно столько же, сколько мне? — спросила она, стукнув себя по груди.
— Он не на пенсии. Ему меньше шестидесяти.
— Тогда откуда он имеет хоть какое-то понятие о том, что тогда происходило? — выпалила Эльза.
— Вы были охранником в концлагере, Эльза. Это не летний лагерь, — сказала Мосс.
— Потому что, если бы я не согласилась работать, меня бы саму упекли в этот лагерь! — упорствовала Эльза. — Немецкие солдаты обходили фермы, стучали в двери. У нас была ферма. Отец был одним из лучших в округе, и они пришли и потребовали, чтобы вся молодежь шла работать в лагерь. Они сказали, что если мы не придем, то все наши семьи сами окажутся там. Вы же не понимаете, что это было, вы не жили тогда, вы не прожили мой опыт!
— Но вы прожили и смотрели, как сотни и тысячи людей умирают, — сказала Эрика.
— У вас есть семья? — резко спросила Эльза.
— Нет.
— У вас? — показала
— Да.
— Дети?
— У меня есть маленький сын.
— Значит, если бы немцы постучались к вам в дом и сказали, что, если вы не пойдете работать в лагерь, вашего сына сожгут в газовой камере, что бы вы сделали?
— Я бы сопротивлялась. Я бы билась за сына, билась бы с ними, — Мосс раскраснелась, и у нее затряслись руки.
— Все такие высокоморальные, пока не доходит до дела!
Эрика еле сдерживалась, чтобы не ударить ее по лицу. Скосив взгляд, она видела, что и Мосс сдерживает тот же порыв.
— Значит, вы каждый день ходили на работу и издевались над пленными, посылали людей на смерть и вносили свой вклад в уничтожение миллионов. Песенки по дороге на работу не напевали? Вы ведь были уверены в собственной безопасности.
— Нет, конечно!
— Концлагерь, где вы работали, относился к третьей ступени, что означает максимальную жестокость для «неисправимых политических врагов Рейха». И он приносил почти самую большую прибыль.
— Сколько раз мне повторять. Я не была согласна с Гитлером. Я работала там, потому что меня заставили.
Воцарилась тишина, и снова послышалось тиканье часов.
— Эльза, ваш сын женился на еврейке, — сказала Эрика. — Как это понять?
— Мы не знали, — впервые заговорил Чарльз. — Мой отец умер, так и не узнав. Мать сменила документы, когда эмигрировала в Англию. Подделала их. Отец знал, что она из Австрии, что она дочь фермера. Он знал, что Австрию завоевали немцы, но никто из нас не знал всего. — Он закрыл голову руками.
— Когда Марисса узнала ваше настоящее имя? — спросила Эрика.
— За несколько недель до Рождества. Я долгие годы хранила этот секрет, и стоило мне один раз не запереть сейф, — сокрушенно покачала головой Эльза. — Одна ошибка. Одна маленькая ошибка — и все. И все рухнуло.
— Вы хранили документы в этом сейфе, и ваш муж не знал?
— У меня все эти годы была арендована банковская ячейка в Лондоне. Я открыла ее, как только приехала в страну в пятидесятых годах. Я хранила эти документы, потому что они подтверждали, кто я. Моя фамилия никак не связана с нацистами. У меня честная фамилия. Надо было сжечь эти бумаги, но я не могла. А потом банк переехал, и несколько лет назад они позвонили мне, как раз после смерти мужа, и я переложила их в сейф, здесь.
Эльза откинулась назад и закрыла глаза.
— И Марисса начала вас шантажировать? — спросила Мосс.
— Да. Я отдала ей эти серьги. Подумала, что на этом она успокоится, но я ошиблась. Она понимала, какие будут последствия для моей семьи, для Чарльза и его семьи, если все узнают. У Литманов прибыльный ювелирный бизнес в Хэттон-Гарден. Это исторически еврейское место. Подумайте, что бы было, если бы все узнали, что его мать… — сказала она срывающимся голосом, без эмоций, сдавшись на волю судьбы.