Избранные произведения в одном томе

Бекетт Саймон

— Ну как?

— Замечательно. Но мне пора.

Сказать было легче, чем сделать. Греттен встала у меня на пути, а когда я попытался обойти ее, сделала шаг в сторону, преграждая дорогу.

— Куда же ты? — усмехнулась она.

— Я тебе уже сказал — работать.

— Нет. — Греттен покачала головой. — Ты должен мне урок английского.

— Завтра.

— А если я не хочу ждать?

Ее улыбка была озорной и немного угрожающей. Я еле сдержал порыв снова попытаться уйти от нее.

— Твой отец меня хватится, — произнес я.

— Папа спит и не

узнает, что ты задержался.

— Матильда узнает.

— Почему тебя всегда волнует, что думает Матильда?

— Нисколько, — заверил я. — Послушай, мне надо идти.

Мгновение Греттен сверлила меня взглядом, затем сделала вид, будто обиделась.

— Хорошо, но при одном условии: подай мне венок. — Греттен показала на цветочное ожерелье на шее статуи.

— Зачем?

— Увидишь.

Вздохнув, я подошел к нимфе и потянулся за цветами. Сзади раздался шорох. Я обернулся: платье соскользнуло с Греттен; под ним ничего не было. Она осталась голой.

— Ну? — Греттен сияла. Воздух в лесу внезапно сгустился и стал плотным. Она сделала шаг ко мне. — Признайся, а ведь Матильда выглядит совсем не так?

— Греттен… — начал я и вдруг услышал звук мотора.

Посмотрел поверх ее плеча — по дороге ехал старенький «Ситроен» Жоржа. Я был так потрясен, что не мог пошевелиться. Хотя предпринимать что-либо было поздно. Сидящий за рулем старикашка показался мне сморщенным школьником — не заметить нас он не мог. Но даже если удивился, увидев посредине дороги обнаженную Греттен, то виду не подал. «Ситроен» приближался, но на лице Жоржа было не больше эмоций, чем в тот момент, когда он убивал свинью. В следующую секунду машина свернула на развилке к свинарнику и исчезла за деревьями.

Звук мотора стих. Греттен еще долго провожала глазами «Ситроен», а затем повернулась и испуганно посмотрела на меня.

— Как ты думаешь, он меня заметил?

— Если только не ослеп. Одевайся.

Она послушалась. А я не стал ее ждать. Оставил в лесу и направился на ферму, тыкая тростью в песчаную колею. Смысл случившегося стал доходить до меня. Бог знает, что предпримет Арно, когда ему станет известно о том, что произошло. Разумеется, не поверит, что не я был инициатором раздевания Греттен и что между нами ничего не было. Но по дороге через виноградник я тревожился не о реакции Арно.

Я думал о Матильде.

Прямиком направился к дому. Пусть лучше узнает все от меня, чем от Жоржа или отца. Или от самой Греттен. Я боялся даже подумать, что она может наплести по поводу инцидента в лесу. Но, не дойдя до амбара, начал сомневаться, стал отговаривать себя откровенничать. Если расскажу Матильде, не будет ли это выглядеть так, словно хочу посеять в доме рознь? Жорж не человек — загадка. Я понятия не имел, как он поступит. Может, Жорж ничем не интересуется, кроме своих свиней, и не обмолвится ни словом о том, что видел?

Вместо того чтобы отправиться к Матильде, я стал замешивать раствор, сердито разбавляя водой песок с цементом. От пережитого напряжения, зародившись где-то в шее, голову наполнила боль, и даже ведро с раствором показалось тяжелее

обычного, когда я поднимался по лестнице. Я не знал, что еще мог сделать. Так уж лучше в ожидании окончательного краха закончить кусок стены.

Я механически закидывал раствор в щели между камней и вдруг почувствовал на щеке что-то мокрое. Небо совершенно потемнело и приобрело грязно-серый цвет. По настилу лесов, словно россыпь мелких монет, застучали капли дождя.

Погода наконец испортилась.

* * *

^Лондон

Я лежал на диване в своей квартире и смотрел диск с «Дьяволицами», когда зазвонил мобильный телефон. Я видел этот фильм несколько раз, но мне было скучно, и я не знал, чем заняться, а идти в «Зед» было рано. Твердил себе, что нечего киснуть — жизнь должна двигаться дальше. Надо как-то разумнее проводить свободное время. Но в тот период мне казалось, будто на это просто не хватит сил.

Я остановил фильм и взял телефон. Звонил Коллам.

— Шон, я только что прочел об этом в газете. Сочувствую, приятель. Извини, я понятия не имел.

В последнее время я с ним не виделся — точнее, с того дня, когда он устроил вечеринку с двумя девушками. Были планы повторить встречу, но до этого не дошло. Я же старался обрубить все связи с прежней жизнью, хотя слово «обрубить» предполагает активные действия, немыслимые в моем подавленном состоянии.

Я все еще смотрел на застывший на телеэкране черно-белый кадр: Симона Синьоре склонилась над ванной, в которой плавал одетый в костюм Пол Мерисс. Великая сцена.

— О чем ты? Что ты такое говоришь?

Коллам помолчал.

— Ты что, не знаешь о Хлое?

Об этом писала «Лондон ивнинг стандард». У меня не было газеты, но я обнаружил текст в Интернете. Он был коротким и без фотографии — видимо, редакторы решили, что тема того не стоит, или, после того как тело Хлои выловили из Темзы, не успели найти.

Бывшая наркоманка — так назвали Хлою в репортаже. Самоубийство или несчастный случай — этого, кажется, никто не знал. Но она подходила под описание молодой женщины, которая два дня назад на глазах у людей упала за перила моста Ватерлоо. Была настолько пьяна или обкурена, что свидетели не могли утверждать, бросилась ли она в реку нарочно или свалилась, споткнувшись. История попала в хронику новостей. Прибитое к сваям тело обнаружили школьники во время водной экскурсии. Автор заметки больше сочувствовал им, чем погибшей женщине.

Подумаешь, всего лишь очередная наркоманка!

Когда я позвонил Жасмин, ответил Джез. После моего ухода из лингвистической школы мы с ним не общались. Я не имел ничего против него, но то, что он жил с лучшей подругой Хлои, ставило нас обоих в неловкое положение. Теперь мне было все равно.

— Это Шон, — произнес я.

— Шон? Ты уже слышал?

— Только что узнал. Коллам позвонил.

— Держишься?

Я не счел нужным отвечать.

— Жасмин дома?

— Да, но… я думаю, тебе не стоит сейчас с ней говорить.