Избранные произведения в одном томе
Шрифт:
Я повернулся спиной к двери и к тому направлению, в котором начали идти мои мысли. «Нет ее дома, и что с того? — подумал я с досадой. — Какого черта я вообще завелся? Ну помер какой-то турист или там орнитолог-дилетант… И это причина дать распоясаться воображению?»
Однако на полпути к машине я вдруг остановился. Что-то здесь не так, а что — не пойму. И даже повернувшись лицом к дому, я еще пару секунд не мог найти ответ.
Ящики с цветами. С пожухлыми, мертвыми цветами.
Салли ни за что не допустила бы такого.
Я вернулся. Земля в ящиках вся высохла, растрескалась жесткой коркой. Растения не поливали несколько
Не заперто. Возможно, прожив здесь столько времени, Салли отвыкла от замков. Но с другой стороны, она, как и я, приехала из города, а старые повадки отмирают с трудом. Приоткрывшись, дверь уперлась в груду почты, скопившейся в прихожей. Пришлось поднажать, и, переступив через рассыпавшиеся маленькой лавиной конверты, я прошел на кухню. Здесь все знакомо: стены веселого лимонного цвета, добротная сельская мебель и кое-какие детали, говорившие о том, что хозяйка дома так и не смогла полностью расстаться с городскими привычками — электрическая соковыжималка, кофеварка и большой винный стеллаж, почти полностью занятый бутылками.
Если не считать изрядного количества непрочтённой почты, поначалу ничего странного в глаза не бросилось. В доме, однако, царила затхлая атмосфера, будто комнаты давно не проветривали. Потягивало сладковатым запахом гнилых фруктов. Поискав глазами, я на кухонном шкафчике обнаружил глиняную миску, полную почерневших бананов и покрытых белесым пушком плесени яблок и апельсинов. Натюрморт memento mori [6] . Из настольной вазы безжизненно свешивались цветы, сорт которых я уже не мог определить. Ящик серванта возле мойки наполовину выдвинут, как если бы Салли отвлекли в тот миг, когда она собиралась что-то достать. Машинально я сделал шаг, чтобы задвинуть ящик, но передумал.
6
Помни о смерти (лат.).
«Может, она уехала в отпуск, — сказал я про себя. — Или слишком занята, чтобы выкидывать мертвые цветы и фрукты».
Масса возможных причин. Впрочем, как и Линда Йейтс, я уже все знал.
А не проверить ли остальные комнаты? Хм-м, нет. Уже сейчас я начинал видеть в этом доме потенциальное место преступления и опасался нарушить какие-либо следы или улики. Пойдем-ка лучше на улицу…
Салли держала своих коз на заднем дворике. С одного взгляд да стало ясно, что случилась беда. Пара-тройка хилых, истощенных животных еще стояли на ногах, но большинство лежали ничком. Уже мертвые или просто без сознания — сказать трудно. Выгон выщипан почти до голой земли, а когда я заглянул в водопойное корыто, то увидел совершенно сухое дно. Рядом лежал шланг, явно для заливки. Перекинув один конец в корыто, я вдоль шланга добрался до водоразборного стояка. На звук хлещущей воды приковыляла пара коз и принялась жадно пить.
«Как только переговорю с полицией, — решил я, — сразу вызову ветеринара». Я вынул свой мобильник, однако сигнал не проходил. Прием в районе Манхэма всегда отличался капризностью, и сотовые телефоны чаще всего работали непредсказуемо. Подальше отойдя от выгона, я увидел, как зашевелился антенный индикатор. Я уже собирался набрать
В сухой траве лежала мертвая Бесс, шотландская овчарка Салли Палмер. Труп казался крошечным, шерсть спутана и засыпана пылью. Ладонью я разогнал поднявшийся рой мух, решивших обследовать мое собственное, не столь гнилое, мясо, после чего пошел прочь. Успев, кстати, обратить внимание, что собачья шея почти полностью перерублена.
Жара вдруг стала просто адской. Ноги сами несли меня к «лендроверу», пока я боролся с искушением плюнуть на все и уехать. Вместо этого, не дойдя до машины, я принялся набирать номер полиции. В ожидании ответа я тупо смотрел на далекое темно-зеленое пятно леса, откуда так недавно приехал.
«Опять? Здесь? Сколько же можно?!»
Из ступора меня вывел металлический голос, раздавшийся в трубке. Я повернулся спиной и к лесу, и к дому.
— Хочу заявить о пропавшем человеке, — сказал я.
Инспектор полиции оказался коренастым и плотным, как боксер, мужчиной по фамилии Маккензи, на год-два постарше меня. В глаза бросились его ненормально широкие плечи, в сравнении с которыми нижняя часть тела выглядела непропорционально: короткие ноги, заканчивавшиеся до нелепости изящными ступнями. Его можно было бы принять за рисованного культуриста из мультфильма, если бы не расплывшийся живот и угрожающая аура взвинченной раздражительности, заставлявшая воспринимать этого человека исключительно серьезно.
Я поджидал возле своей машины, пока Маккензи и его напарник-сержант, одетый в штатское, ходили смотреть на собаку. Глядя на их неторопливую походку, можно было решить, что они никуда не спешат, что им чуть ли не все равно. Но то обстоятельство, что вместо обычных полицейских сюда приехал старший следователь по особым делам, говорило само за себя.
Отправив сержанта осматривать комнаты, инспектор подошел ко мне.
— Объясните еще раз, почему вы сюда заехали.
От него пахло одеколоном, потом и — чуть заметно — мятой. Багровая от загара лысина пламенела сквозь редеющие рыжие волосы, но если Маккензи и испытывал дискомфорт, стоя под палящим солнцем, то виду не подавал.
— Был рядом. Думал, зайду, навещу.
— Светский визит, значит?
— Просто хотел убедиться, что у нее все в порядке.
Я не собирался вмешивать сюда Линду Йейтс без особой необходимости. Раз я ее доктор, то обязан считать все, что она мне говорит, врачебной тайной. К тому же, думал я, полицию вряд ли интересует, что и кому снится. Мне бы самому следовало попроще отнестись к вещему сну Линды. Если не считать, что Салли — как ни странно — и впрямь не оказалось дома.
— Когда вы в последний раз видели мисс Палмер? — спросил Маккензи.
Я прикинул время.
— Пару недель как не встречал.
— Поточнее можете сказать?
— Помню, что видел ее в пабе, на летнем барбекю, недели две назад. Она туда заходила.
— С вами?
— Нет. Но мы поговорили.
Очень коротко: «Привет, как дела?» — «Нормально. Ну пока». Бессмыслица, в сущности. А ведь, наверное, то был последний наш разговор. Если, конечно, предположить худшее. Впрочем, сомнений у меня уже не оставалось.
— Прошло, значит, две недели, и сегодня вы вдруг решили объявиться?