Избранные произведения. Том 1
Шрифт:
— Кхеммат мог попасться случайно, как и Валаштаян. С другой стороны, Чужие ничего не делают без расчета. Но если их заинтересовала работа полигона, то выпуск хищных тритемнодонов на Д-комплексе — крупный прокол.
— Согласен. Однако целевая функция агента на полигоне может быть иной — скажем, отвлекающей. Тогда сегодняшняя операция заранее рассчитана Чужими для высвечивания нашей осведомленности и тактической глубины планов отдела безопасности.
— Учтена и эта возможность, хотя разработанная социоэкспертами динамическая информационная модель ситуации прямо указывает на заинтересованность Чужих
К разговаривающим приблизился соннолицый инспектор Эгберт.
— Пора выходить. Все готово, посты наблюдения дают зеленый свет.
Калашников хмыкнул.
— Не нравится мне ваше спокойствие. Как-то уж слишком просто и буднично мы работаем. Все-таки объект захвата — чужое разумное существо!
Захаров пожал плечами, но промолчал.
В карантин-блоке они надели пленочные диффузные скафандры, обтягивающие тела и пропускающие только молекулы кислорода и азота. За воротами грузового бокса их ждал десятиместный хэтчбек, замаскированный под грузовой робокар. Всего в кабине разместилось семь человек: Калашников, Захаров, Корнер, инспектор Эгберт и трое молодых парней, молчаливых и собранных.
Робокар без толчка взял с места и неторопливо покатил к ближайшему строению. Встроенный манипулятор выгрузил из него небольшой ящик и поставил внутрь такой же.
Поползли дальше, к усеченной пирамиде с рядом зеркальных пластин по фасаду. Там повторилась та же процедура, и Калашников понял, что делается это для маскировки передвижения отряда.
К зданию седьмой лаборатории, цилиндру диаметром в двадцать и высотой в сорок метров, прибыли через семь минут. Здание стояло в группе невысоких, но крутых скал и соединялось легкими лесенками с двумя серебристыми десятиметровыми шарами, расположенными на карнизе одной из скал.
— Боксы-виварии для особо опасных экспериментов, — пояснил Эгберт в ответ на взгляд Калашникова. — Снабжены диагностическими машинами и граничными блокираторами. Уровень защищенности — десять мегаджоулей на квадратный сантиметр.
«Защита на уровне кораблей косморазведки, — подумал Калашников. — Ничего себе, опасные эксперименты! Что они здесь, огнедышащих драконов выращивают, что ли?»
— Зачем понадобилась такая мощная защита? Ведь внутри ничего не взрывается, это же не физическая лаборатория.
— В числе прочих задач лаборатория занимается мутагенными факторами, выводит химер, как тут их называют, — заговорил с гортанным акцентом молчавший до сих пор Корнер. — Полгода назад, экспериментируя с генной памятью земных мант, ученые вывели чудовищного ящера, побившего рекорды роста и выживаемости. Он разнес оборудованные камеры, убил исследователя и едва не вырвался на волю.
Помолчали, пока робокар шлюзовался в приемной камере карантин-блока. Потом Эгберт вышел, перекинулся парой фраз с возникшим из темноты мужчиной в белом комбинезоне
— Выходите, отсек контролируется нашими людьми. Объект захвата находится в зале управления вторым виварием, с виду спокоен.
— У него должен быть помощник, — сказал вдруг Калашников, поймав мысль, мучившую его со времени прибытия на полигон. — Один он не справился бы с таким делом, как похищение пяти пар тритемнодонов.
— Он мог использовать роботов, — возразил Захаров. — История похищения примечательна тем, что нет ни одного прямого свидетеля. Трое дежурных — в боксе, в зале управления и на территории метро — внезапно уснули и ничего не помнят. Точно так же, как и дежурные на Д-комплексе.
— И все же у меня ощущение, что мы что-то упустили из виду. Вернее, я упустил.
Захаров понимающе похлопал Калашникова по плечу. Операцию готовил он и как никто другой знал, что сделано все возможное.
Они вышли из отсека в коридор прямоугольного сечения, спиралью опоясывающий центральный ствол лаборатории. Впереди тенями скользили оперативники Эгберта, одетые в «хамелеоны». Изредка из глубины здания в коридор просачивались тихие звуки: невнятные голоса людей, размеренный пульс метронома, звериное ворчание и пересвист автоматов.
Прозрачная перегородка, дверь распахнута, на полу сидят двое в зеленоватых комбинезонах, на лицах — растерянность и любопытство.
Вторая перегородка — еще один работник лаборатории, молодой, в глазах заинтересованность. Навстречу вышла женщина с красивыми рожками спецаппаратуры на висках.
— Он в вольере пситтакозавров. Лифт на галерею отключен, все тихо.
У тупика коридора полезли вверх по лестнице. На второй площадке женщина оглянулась, сделала жест: тихо! — и указала на приоткрытую дверь.
Калашников шагнул вслед за Эгбертом и оказался в узком длинном помещении с рядом кресел. Перед креслами стена была полупрозрачна, и сквозь нее, как сквозь туман, виднелся круглый зал, поделенный переборками на шесть секторов. Один из секторов был пуст, соседний был забит непонятным непосвященному оборудованием, а остальные три представляли цепочку воспроизведения биоцикла птицеклювых ящеров — пситтакозавров: «роддом» — «ясли» — «детсад».
«Роддом» напоминал инкубатор с тремя саркофагами бактерицидных камер. «Ясли» представляли собой одну камеру с серией излучателей и аппаратурой контроля, по травяному дну которой ползали странные существа, напоминающие ощипанных попугаев величиной со страуса. В третьей секции зала, самой большой, росли древовидные папоротники, а в зарослях хвощей ворочался черный, отливающий сизой зеленью бугор с красной клювастой головой, увенчанной зеленым гребнем. Рост этого ящера достигал двух метров.
В секторе с аппаратурой работал за пультом один человек, второй, в пузырчатом скафандре, возился в «роддоме».
— Кто? — спросил Калашников.
— За пультом, — ответил Эгберт.
С минуту все наблюдали за действиями разведчика чужой цивилизации — ничем не примечательного мужчины с ежиком черных волос и слегка утомленным смуглым лицом. Это был Суннимур Кхеммат. Он протянул руку над пультом, на пальце мигнул огонек.
— Что у него на пальце? — повернулся Калашников к заместителю. — Или мне показалось?