Избранные произведения. Том 2
Шрифт:
— Давай агитируй, — сказал, смеясь, плосколицый, когда начальник отошел от купе. — Давай агитируй, Пархоменко.
Он вскочил на ноги, вытянул руки по швам и крикнул глумясь:
— Слушаю, товарищ комиссар!
Пархоменко вдруг съежился и ударил его ногой в живот.
Он упал. Пархоменко выхватил револьвер и рукояткой стукнул штукатура. Третьего анархиста он, схватив за горло, выкинул в дверь и, задвигая ее, крикнул:
— Кто войдет в купе без позволения, застрелю!
Падая, штукатур уронил из-за пояса гранату. Анархисты отошли в конец вагона, и Пархоменко слышал, как штукатур, кашляя и сморкаясь, признался, что граната его осталась в купе. Что-то шлепнуло, должно быть штукатура ударили по лицу.
— Какие ваши условия, начальник? — крикнули из конца вагона, и Пархоменко узнал голос плосколицего.
— Ведите сюда вашего командира.
Плосколицый молчал. Анархистам явно не хотелось видеть своего командира. Попробуй-ка объясни тому причины, по которым они очистили купе.
— Анархисты не признают командиров, — наконец, ответил плосколицый.
— Он из попов, что ли? — спросил Пархоменко. — Попы барышень любят, так он в исполкоме все для барышень снаряжение просил.
— Ты свою агитацию брось, командир.
Пархоменко открыл купе и стал на пороге. Конец вагона был плотно забит анархистами. Пархоменко оказал:
— Что же вы, сволочи, семьдесят пять человек, а одного хотите убить? Что же вы за герои? А еще анархию хотите завоевать!
Он сказал, указывая на купе:
— Вот здесь я открываю запись в Красную гвардию. В Новочеркасске бунтует генерал Алексеев. Рабочий класс Новочеркасска просит ему помочь. Думаю, что мы сможем помочь ему. Вам же, как заблудившимся и зарвавшимся, я от имени советской власти объявляю амнистию. Кроме командира. Не место попам и дьяконам в советском поезде.
— Да он не поп, — сказал плосколицый, — он фельдшер.
— Из дьяконов, — повторил упорно Пархоменко.
— И не дьякон.
— Дьякон, дьякон! — вдруг вскричал чей-то пронзительный голос, и низкорослый, лет восемнадцати, парнишка в генеральской шинели с оторванной подкладкой и без погонов, потрясая винтовкой, пробился сквозь толпу, стал в проходе, стараясь заслонить собой Пархоменко, и закричал: — Не желаю я подчиняться дьякону! Я желаю подчиняться рабочей власти! — Он обернулся к Пархоменко. — Я подчиняюсь.
— Становись тогда рядом, — сказал Пархоменко. — Тебе меня не прикрыть.
Они вошли в купе. Паренек попробовал затвор, показал Пархоменко подсумок, набитый патронами, и подмигнул. Глаза у него были голубые, смеющиеся, нос и веснушках, а волосы острижены неумело, лестницей.
— Фамилия?
— Максимов.
— Знакомая фамилия.
—
— Темный ты еще совсем, Лешка, тереть тебя да тереть, — сказал Пархоменко, прислушиваясь к громким спорящим голосам анархистов.
Они уже разделились на «нейтральных» и на «убийц». Число «нейтральных» заметно увеличилось, когда анархисты узнали, что длинноволосый командир со страху заперся в купе, поставив возле себя пулемет и ящик с бомбами. «Убийцы» для храбрости потребовали от завхоза водки, которую запершийся командир выдавал им только утром, дабы они ночью не проспали дежурства. Завхоз, тощий мужчина в мундире горного ведомства и в котелке, с огромным удовольствием и большим знанием дела открыл два ящика коньяку. «Нейтральные» понесли Пархоменко бутылку. Он отказался.
Анархисты пили всю ночь, а когда бронепоезд подходил к Шахтной, они уже опохмелялись.
Пришел плосколицый и, зевая и морщась, оказал:
— Ты, Пархоменко, геройский парень, не сдрейфил перед нами. Мы принимаем твое командование и идем на Новочеркасск.
— Да ведь вы же пьяницы, — сказал Пархоменко, — а я дисциплину люблю.
— А ты попробуй!
— Не подчинитесь — перестреляю.
— Вот ты будь начальником, а тогда посмотрим, — сказал плосколицый и зевнул.
Пархоменко встал во весь свой рост и сверху вниз так посмотрел на плосколицего, что тот стукнул зубами и побледнел. Пархоменко молча прошел мимо него. Лешка, уже бросивший шинель и туго подпоясанный, «чеканил» за ним шаг. Пархоменко прошел через бронепоезд. Лешка подвел его к купе длинноволосого командира. Пархоменко постучал.
— Кто там? — визгливо крикнул командир.
— Откройте, пожалуйста, — оказал Пархоменко. Командир приоткрыл дверь едва ли на ширину ладони.
Пархоменко сунул туда руку, схватил его за волосы и дёрнул. Лешка в то же время рванул дверь. Длинноволосый командир, чуть не плача, бился у сапог Пархоменко.
— Выкинуть! — сказал Пархоменко.
Длинноволосый, летя из поезда, последний раз — под глумливый хохот плосколицего — взметнул свои локоны. Бронепоезд подходил к Шахтной.
Той же ночью Харитина Григорьевна узнала, что Александра увезли анархисты. Без шали, простоволосая, она прибежала к Ивану Критскому. Жена Ивана, всхлипывая, сказала, что Иван уехал разыскивать брата.