Избранные произведения. Том 2
Шрифт:
— Конкретно что это даст? — спросил Штрауб.
— Дивизия будет иметь шестьдесят тысяч стрелков и тридцать тысяч лошадей, — вот что это даст, — ответил Овцев не без гордости.
— Вы, значит, создаете позиционную дивизию?
— Да.
— Превосходно. Но этого мало.
— Вот как?
— Да. Сталин, кажется, будет настаивать на создании бронеавтомашин, а в особенности бронепоездов. Вы вот забыли, что у Царицына существует круговая железная дорога, вращаясь по которой бронепоезд может создать стальное непроницаемое кольцо…
Он подчеркнул слово «стальное» и пристально
— Вы все, господа, надеетесь на внутренние восстания, а тем временем армия врага крепнет…
— Где же это? — спросил Овцев.
Штрауб, не слушая его, продолжал:
— Носович, мне известно, связался с представителем добровольческой армии Савинковым и с Лаверни — представителем французского штаба. От обоих он получил и привез сюда деньги на заговор. Инженер Алексеев, «специалист-организатор по транспортированию нефтетоплива», тоже приехал с заговором и с деньгами…
— А вы без денег разве? — спросил его сидевший за водоливом толстый и потный офицер.
— …Заговорщики думают опереться на сербские отряды, находящиеся в городе, — продолжал было Штрауб.
— Сталин ввел карточную систему, это вам известно? — сказал, вставая, толстый и потный офицер. — Город на пайке. А город привык сытно есть и пить. Это вам не почва для восстания? Город трепещет от жажды битвы!
И он вытер мокрую шею рукавом. Рядом с ним вскочил другой офицер, посуше и позвончей голосом:
— Да, город желает драться, город готов.
— Сейчас готов? — спросил Штрауб сухо.
— Почти, — с некоторой заминкой ответил офицер.
Штрауб спросил:
— Почему же вы не подняли восстания, не арестовали Сталина?
Молчание. Штрауб продолжал:
— Вы, господа, склонны преувеличивать свои силы и вырабатывать собственные инструкции, а мы требуем выполнения наших инструкций. А инструкции таковы: мешать всеми силами в первую очередь созданию боеспособной армии.
Он посмотрел на толстого, побледневшего и обсохшего уже офицера.
— Каково ваше мнение об отрядах Ворошилова, пробивающихся сейчас через Дон? — спросил Штрауб.
— Бандиты, шайка.
— А я говорю, что это очень цельная и очень закаленная армия с громадным ядром из рабочих. Такая армия в умелых руках может оказаться чрезвычайно полезной. Я неоднократно высказывал и рад повторить свое мнение перед вами, что не надо преуменьшать возможностей и силы рабочих. Оттуда могут появиться крепкие люди — и важно этих крепких людей уничтожать при самом их появлении. Поэтому я считаю, что армия Ворошилова не должна появиться в Царицыне.
— Штаб южного фронта нам поможет, — сказал Овцев. — Носович, Снесарев…
— Мало. Вы приложите все силы, соберете все факты, чтобы соответственно тому, как размышляет этот господин… — Штрауб указал на толстого офицера, — соответственно информировать Сталина.
— Я найду возможность лично доложить ему.
«А старик не дурак», — одобрительно подумал Штрауб. Он оглядел присутствующих. Строгий тон эмиссара, видимо, подействовал на них. Они сидели, протянув руки по швам. Подполковник Звенко,
— Меня просят рассказать об армии Ворошилова. Скажу коротко, что она все время бьет казаков. Вот печатный меморандум, составленный нами. Он отправлен в Киев. Я привез копию.
Офицеры склонились к узенькому листку с печатными буквами. Толстый офицер читал текст, слегка задерживаясь на тех местах, где приводились названия урочищ, речек, поселков. Офицеры про себя вспоминали очертания карты.
К запахам ила и плесени в трюме присоединились откуда-то запахи протухшей рыбы. Время от времени хлопала пробка, и вода, испещренная пузырьками газа, лилась в жестяные кружки. Лед давно растаял, вода в бочонке была совсем теплая, но нарзан был все-таки приятен. В люк мимо полуоткрытой двери, на которой плавилась смола, текли широкие лучи солнца.
— Здорово, — сказал толстый офицер, дочитав меморандум.
Штрауб вопросительно поднял черные брови.
— Здорово, говорю, работаете. В степях ухитрились напечатать.
Звенко вдруг сказал:
— Целесообразнее просто убить Сталина.
Ввинчивая штопор в пробку, Штрауб возразил:
— А зачем? Я всецело склоняюсь к мнению господина Овцева, что Сталин глубоко штатский человек, никогда не бывший на войне, но человек с гигантским партийным авторитетом. И если создавать неразбериху, путаницу и в результате панику и бегство, то полезно создавать ее, опираясь на авторитет. Вспомните, господа, Александра Македонского, Наполеона, Фридриха Великого… — Он выдернул пробку и торопливо опрокинул бутылку над кружкой. — Что мы в них чтим, что от них осталось? Только воспоминание о великой изворотливости, то есть хитрости. Вспомните, что русские в тысяча семьсот шестидесятом году взяли даже Берлин и покинули его, обманутые изворотливостью Фридриха. И как сладко сказать, господа, когда вас обвиняют в путанице и саботаже, что это сделано по приказанию Сталина, а когда неожиданно поступите хорошо, сказать, что это вышло вопреки Сталину.
Эрнст допил кружку и, со стуком ставя ее на стол, добавил:
— Представьте, что, опираясь на свой авторитет, Сталин будет взывать о помощи к Ленину. Представьте, что Москва обещанное не присылает, и тогда Сталин пытается мобилизовать силы внутри, а в это время приближается Краснов… — Он снисходительно посмотрел на толстого офицера. — Частые мобилизации в городе — это завтрашние восстания, милостивый государь. Вот вы когда поднимете его! Понятно? А это значит, что нам надо организовать саботаж не только внутри Царицына, но и со стороны Высшего Военного совета…
— То есть? — спросил Овцев.
— То есть со стороны Троцкого.
— Вот тебе и на! — сказал Овцев, разводя руками. — Это что же, действительность или предположения?
— Пока предположения, но возможно, что они опираются на действительность.
— Ага! Все-таки — предположения? Эго печально.
— Что печально?
— Печально, что Троцкий плохо ведет заговор, раз о нем «предполагает» такой в сущности не огромный шпион, как вы.