Избранные произведения. Том 5
Шрифт:
Остановившись перед Гюлляр, подзадориваемый со всех сторон молодёжью, он вызывал её особенно долго. И Гюлляр, хотя и очень утомлённая докладом, не устояла перед таким искренним плясовым вызовом. Широко раскинув руки, она проплыла полный круг и только тогда вышла на середину. Казалось, Гюлляр не плясала вовсе, а порхала, будто белая голубка, что резвится в пронизанном солнцем бескрайнем синем небе. Газинур, да и все вокруг не сводили с неё восхищённых глаз.
Девушка остановилась перед Хашимом, который сидел, положив руку
– Гюлляр, – не дав ей даже отдышаться, спросил Газинур, глядя в её блестящие глаза, – неужели и вправду можно в нашем колхозе построить электростанцию? Эх, если бы так!.. Я собственными руками, кажется, вырыл бы канаву в триста метров, о которой ты говорила. Вот клянусь богом!
– Да ведь ты уезжаешь, – сияя улыбкой, сказала ещё не остывшая от пляски девушка.
– Я уж теперь думаю: может, не ехать? Ведь Ханафи-абы насильно меня не пошлёт. Возьму да не поеду.
Гюлляр нагнулась к нему и сказала вполголоса:
– Нет, Газинур, не отказывайся от своего решения, а постарайся там выучиться на электромонтёра.
Пляски сменялись песнями, песни плясками. Среди молодёжи были девушки из Исакова, из соседней чувашской деревни Наратлы. Русские, татары, чуваши часто встречались по вечерам в своих клубах, вместе заводили игры, плясали.
Пильщики Пашка и Степан тоже были здесь. У Степана в руках гармонь. Девушки из «Красногвардейца» посматривали на него особенно ласково.
Вот вышли на круг парень из «Красногвардейца» и девушка чувашка. Русоволосая, с васильковыми глазами чувашка запела по-татарски:
Шейка голубя бываетРозовой и голубой…Парень присоединился к ней:
Будь отчизны храбрым сыном,Будь готов помчаться в бой!У дверей, в группе молодёжи, не принимавшей участия в общих развлечениях, Газинур увидел Салима. Он что-то рассказывал, явно стараясь привлечь к себе внимание. Одна из девушек схватила его за руку, чтобы втянуть в круг пляшущих. Но Салим, прижимая к груди свободную руку, отказывался.
«Вот ломака!» – подумал наблюдавший эту сцену Газинур.
Принёс ли тогда Салим справку от доктора, нет ли, об этом Газинур не допытывался. Однако в списках отъезжающих Салим значился.
На круг вызвали Фатыму. Она остановилась в середине, заплетая распустившуюся косу. Увидев её, Исхак Забиров выхватил у Степана тальянку, одним движением растянул до отказа мехи, задержался на секунду, раздумывая, что сыграть, – и забегал пальцами по ладам. Это была новая плясовая мелодия одного татарского композитора. Удивлённая Фатыма подняла голову, и глаза её встретились с открытым взглядом высокого, широкоплечего парня с шапкой русых кудрей
– И-и-и, милые мои, хорошо же играет этот Исхак на гармони! – услышала Гюлляр восхищённый шёпот стоявших за спиной девушек.
– Приезжая тоже под стать гармонисту.
– Кто это? – кивнула Гюлляр на гармониста.
– Наш тракторист! – с гордостью ответил Газинур.
Когда Гюлляр снова обратилась с каким-то вопросом к соседу, его уже рядом с ней не было. Гюлляр подозвала сидевшего на подоконнике Халика и поинтересовалась, куда исчез Газинур. Но маленький хитрец не выдал тайны своего старшего брата.
– Может, в правление пошёл, – невинно сказал он.
А Газинур в этот момент, перемахнув через палисадник, легонько стучал в окошко Миннури.
– Миннури! Миннури! – шёпотом позвал он.
Миннури тотчас же показалась в окне, – она, видимо, ждала его. Но какая это была Миннури!.. В глазах злые огоньки, брови насуплены.
– Ну, чего тебе от меня нужно? Беги в клуб, любуйся на приезжих красавиц…
– Не сердись, Миннури, – тихонько рассмеялся Газинур этой внезапной вспышке ревности. – Я люблю только тебя.
– Ну, ну, довольно болтать здесь, краснобай. Лучше уходи подобру-поздорову, не то оболью вот горячей водой из ковша, – голос девушки звучал всё жёстче.
Газинур хотел было успокоить девушку шуткой, но Миннури не давала ему рта раскрыть.
– Уселся возле гостий пенёк пеньком!.. И ухом не ведёт. Умереть можно со злости, глядя на него. Весь свет забыл… И всё шепчется с этой белобрысой…
«И чего она так сердится?.. Не иначе, как наболтали что-нибудь», – подумал Газинур и отодвинул в сторонку стоявший на подоконнике цветок. Он мешал ему видеть Миннури.
Девушка рывком поставила цветок на старое место.
– Целый вечер… хоть бы обернулся!
– Я все глаза просмотрел. Тебя нигде не видно было.
– Ага! Не видно!.. Коли пялить гляделки на приезжих, разве ж можно меня увидеть! Я ведь с игольное ушко, чтобы разглядеть, увеличительное стекло нужно.
– Не надо, Миннури. Своими несправедливыми упрёками ты терзаешь мне сердце.
– Как же, есть у тебя сердце!.. Убирайся! Не стой под окном, как привидение.
– Миннури, я ведь завтра уезжаю…
– Ну и скатертью дорога!.. – выпалила девушка.
И вдруг, закрыв лицо руками, скрылась в глубине комнаты.
– Миннури, сердце моё! Миннури! – позвал Газинур.
Девушка не отозвалась.
Газинур постоял-постоял в печальном раздумье под окном и медленным шагом пошёл на улицу.
Из открытых окон клуба доносились звуки гармоники, стук каблуков, весёлые голоса. На углу школы стояли двое и тихо переговаривались.
– Хашим, милый, не забудешь?
– Не забуду, Альфиякай, душа моя, не забуду…