Избранные произведения

Хьелланн Александер Ланге

— Отец! Отец! — воскликнул Мортен, ворвавшись в комнату весь мокрый и задыхающийся. — Отец! Нам нужен порох! Материальный склад нужно взорвать.

— Спасибо за совет, — сухо ответил консул. — Склад находится около самого корабля.

— Это неважно! — крикнул Мортен. — Нужно что-то предпринять! Какого черта, что можно сделать с этими старыми, плохими насосами!

Младший консул выпрямился; он почувствовал в этих словах отголосок их постоянных столкновений, которые происходили между ним и его сыном, столкновений старого и нового; он ответил кратко и сухо:

— Я еще пока глава дома. Иди обратно и делай

свое дело, как я распорядился!

Мортен резко повернулся и вышел. Мысль о порохе нравилась ему, хотя это была и не его мысль. Какой-то инженер, стоявший сзади него около горящего здания, заложив руки в карманы, как обычно стоят инженеры, сказал, как обычно говорят инженеры:

— Если бы спросили моего совета, черт возьми, все пошло бы иначе!..

— А что бы вы сделали? — спросил Мортен.

— Порох! — отвечал инженер коротко и четко, как обычно отвечают инженеры.

Мортену трудно было отказаться от мысли о порохе, и он пробормотал немало крепких ругательств, спускаясь по лестнице.

После ухода Мортена консул снова взглянул в окно и невольно схватился рукой за гардину. За эти несколько минут произошла решающая перемена.

Мокрый парус на крыше материального склада почернел и покоробился в одну секунду, и внезапно вся стена здания запылала желтым ярким пламенем. Над крышей в густом дыму заблестели искры, и длинные языки огня стали уже лизать корму корабля.

Консул знал, что хранилось на складе: краски, масло, деготь. Корабль в безнадежном положении. Прекрасный, новый корабль… Его гордость! Едва ли кто-нибудь мог предполагать, как этот корабль ему дорог.

После первого потрясающего впечатления он начал мысленно вычислять. Потери велики, очень велики: это отразится на делах фирмы. Это будет очень тяжелый удар на долгое время.

Но все-таки не это угнетало суховатого корректного человека, угнетало настолько, что у него подгибались колени. Корабль означал для него больше, чем просто «деньги». Это был труд, который он выполнил в честь «старого» против «нового», вопреки советам сына и с мыслью об отце, почти на глазах у покойного, как ему казалось. И вот теперь это все так трагически погибало!

Большая пожарная машина из города подавала воду настолько высоко, что могла поливать левую сторону корабля до самой палубы. Но под корму струя воды не попадала, и скоро маленькие острые языки пламени стали появляться и с этой стороны. Консул понял, что огонь пробрался в рулевую часть, в перо руля.

Левая сторона корабля, обращенная к пожару, теперь настолько нагрелась, что шел пар каждый раз, когда его окатывали тяжелые струи воды. Но вдруг темный кусок борта покрылся маленькими искорками пламени, как будто в него бросали пригоршни мелкого золота; они зашипели на сильном ветру и укрепились узенькими параллельными полосками в щелях между досками, густо смазанных дегтем. Струи воды согнали их прочь, но они появились снова, словно цепляясь тысячами крохотных ног, побежали вверх, к борту, к сразу бросились на доску с названием корабля; золоченые буквы четко виднелись при свете пламени. Все могли прочитать, даже консул; там стояло «Мортен В. Гарман».

Это было имя старого консула. Его корабль, его имя, и вот…

— Посмотрите-ка на младшего консула! Какой он бледный! — сказал один из зрителей своему

соседу.

— Где? Где? Я его не вижу!

— Он стоял только что в угловой комнате, бледный как труп. Могу вас уверить!

Но младший консул уже не стоял у окна. Он лежал навзничь на полу, вцепившись в тяжелую гардину, которую сорвал при своем падении.

Йомфру Кордсен проходила по комнатам. Увидев его, она вздрогнула и прижала руки к груди, но ни одного звука не сорвалось с ее губ. Одно мгновенье она обдумывала, что делать; затем опустилась на колени, осторожно высвободила гардину из сжатых пальцев консула и приподняла его длинными сухими руками.

Он был не тяжел, и Кордсен приподнялась с колен, держа его на руках. В этот момент взор ее упал на большое зеркало, висевшее прямо напротив. Старая женщина вздрогнула и с трудом удержалась на ногах.

Вихрь воспоминаний пронесся в ее голове. Вот он лежит на ее плече, и она обнимает его обеими руками — его, этого старого безжизненного человека.

Йомфру Кордсен крепко сжала губы, выпрямилась и пронесла его, как ребенка, в своих длинных высохших руках через все комнаты — двери были открыты — прямо вверх по лестнице. Там она приказала одной из горничных помочь ей.

XVIII

Дядюшка Рикард, принужденный спуститься с крыши материального склада, понял, что всякая надежда потеряна, и направился к пожарной машине. Он как будто заглушил свою боль, когда работал, и теперь, накачивая воду изо всех сил, время от времени поглядывая в сторону дома, думал: «Бедный Кристиан Фредрик!..»

Якоб Ворше руководил работой; он велел свалить высокий дощатый забор, окружавший верфи, чтобы очистить место для пожарных машин и этим ускорить подачу воды. Праздную публику он прогнал наверх, в хутор. Когда он пробегал мимо дядюшки Рикарда, тот спросил:

— Вы считаете, что есть еще надежда, Ворше?

— Нет, — отвечал тот кратко, — я работаю с отчаяния…

Советник кивнул:

— И я тоже! Бедный Кристиан Фредрик!

В этот момент в толпе прокатился шепот; все прочли имя наверху, на корабле: «Мортен В. Гарман». Значит, корабль собирались назвать в честь старого консула.

Дядюшка Рикард еще раньше знал это название от брата; он взглянул вверх, где имя его отца стояло, написанное золотыми буквами, окруженное легким пламенем, уже игравшим вдоль борта корабля.

Якоб Ворше сам схватил пожарный рукав и одним усилием направил струю воды так высоко, что на этот раз она совсем сбила пламя.

Но теперь все поняли, что судьба корабля уже решена. И если среди зрителей были такие, которым доставляло удовольствие, что на долю Гармана и Ворше пришелся тяжелый удар, то сейчас и для них гибель этого гордого корабля была трагическим зрелищем.

Мортен вернулся от отца. Теперь он стоял рядом с дядюшкой Рикардом; все смотрели на корабль.

Огонь ширился с каждой минутой; сильное пламя выбрасывалось над крышей материального склада, и с каждым новым порывом ветра огонь все больше вырывался вверх, — становилось жарко даже около пожарных машин. Чем выше поднимался огонь, тем тише становилось в толпе. Уже не слышно было ни приказаний, ни подбадривающих возгласов моряков; насосы работали уже не так ритмично; даже Якоб Ворше, казалось, потерял присутствие духа.