Избранные произведения
Шрифт:
— Здравствуйте, — сказала она. — Ружена Ковальская — это я.
— Здравствуйте.
Я взял ее руку и прикоснулся губами. Рука едва заметно дрогнула.
— Что вы, Игорь, у нас так давно не делают.
— Это… ну, словом, не потому, что я вспомнил старый польский обычай. Просто… так.
— Я понимаю… И благодарна вам. Я очень рада, что вы решили повидаться со мной.
— Иначе я не мог, — ответил я.
Опять этот чего-то напряженно ждущий взгляд.
— Не мог… — как эхо повторила она и добавила: — Вы тоже несчастливы…
— Дело не в этом, Ружена.
Мы помолчали.
Мимо нас быстрым шагом прошли парень и девушка в одинаковой форме яхтсменов. Парень нес на плечах длинные весла. Уже спускаясь по лестничным ступеням, девушка вдруг обернулась и крикнула нам:
— Эй, вы! Это счастливое место! Не вздумайте ссориться здесь!
Оба они рассмеялись и побежали вниз, к берегу.
— Расскажите мне все… — с заметным усилием произнесла Ружена. — Все, как это было. Можно по-русски, я понимаю.
Я стал рассказывать, как это было. Я рассказывал долго, подробно. Ружена слушала не перебивая и, казалось, совершенно безучастно. Но это только так казалось, потому что иногда она поднимала руки к лицу и сжимала щеки ладонями, словно сдерживая вот-вот готовый вырваться горестный возглас. Я рассказывал, не скрывая и не смягчая абсолютно ничего, не щадя ни ее, ни себя, — я хорошо понимал, что сделаю доброе дело, если сумею погасить в ее глазах это странное ждущее напряжение, и смутно догадывался, что если этого не сумею сделать я и сейчас, то этого не сможет сделать никто никогда…
Незаметно подкрались сумерки. В аллеях парка зажглись гирлянды лампионов. На каменных в античном стиле парковых скамьях сидело несколько парочек. Слышался приглушенный смех. Люблю такие места, где не слышно гитарного звона и воя транзисторов… Высоко над фонтаном ярко вспыхнул голубовато-белый диск. Химический свет мгновенно изменил тональность естественных красок. Лицо Ружены — словно арктический снег, залитый светом полярной луны. Веки опущены, губы дрожат…
— Вот и все… — закончил я, сделав на последнем слове рассчитанное заранее затяжное, но твердое ударение.
— Вот и все… — чуть слышно сказала она, повторив мою интонацию.
Я протянул ей сверток. Белые пальцы Ружены безразлично ощупали целлофан.
— Что здесь? — спросила она.
— Ласты. Его… Это традиция.
Она помолчала.
— Игорь, — сказала вдруг. — Вы опытный врач. Вы хирург. Это было очень больно, но сразу и… видимо, навсегда.
Она все поняла: мой приезд, мое намерение объяснить все до конца и ей и себе, мой умышленно беспощадный рассказ и даже заранее рассчитанное ударение… Что ж, быть может, так лучше. У нас у обоих возникла необходимость переступить чудовищную грань по эту сторону непоправимого. Но я сделал это чуточку раньше, она же делает это сейчас. И я пытаюсь помочь. Я знал: такие тяжелые раны умеет лечить только время. А я — лишь в роли его ассистента…
— Смотри, Томашек! — раздалось где-то рядом. — Они еще стоят! Я говорила, что это счастливое место!
Зазвенел, удаляясь, девичий смех.
Смеются… И правильно делают. Для них мы с Руженой — просто влюбленные. Они и не знают,
Я взглянул на Ружену. Она смотрела в вечернюю мглу над заливом. Там плыли огни уходящего в море пассажирского лайнера. Я с грустью подумал, что вот сейчас должен оставить ее и уйти.
— Игорь, — сказала она. — Расскажите мне о себе…
АМАЗОНИЯ, ЯРДАНГ ВОСТОЧНЫЙ
Самое приятное время поселковых суток — утро. Когда спортивная разминка веселит твое гибкое и легкое здесь, как у ребенка, тело. Когда колючие струи душа смывают остатки смутной тревоги, навеянной за ночь какими-то неосознанными сновиденьями. Когда спокойно завтракаешь, наблюдая сквозь прозрачную стену кафе эволюцию слитка солнечного золота на громоздкой вершине Олимпа. Лавина света постепенно сползает на спины хребтов высокогорной Фарсиды…
Не успел я поднести кофейную чашку к губам — в нарукавном кармане зашелся писком инфразонник и голос пилота предупредил:
— Вадиму Ерофееву — Артур Кубакин. Первый ангар, старт в семь ноль-ноль, борт номер триста тринадцать.
Взглянув на часы, я, обжигаясь, сделал глоток (кофе был превосходный) и помчался в экипировочную первого ангара. Кубакину удалось приучить здешних спецов и ученых ценить его веское слово. Если Кубакин сказал «старт в семь ноль-ноль», то пассажир обязан был знать, что в семь ноль-одна Кубакин запросто мог улететь в столицу без пассажира. Все наши пилоты стремились подражать Кубакину, и мы, которые не пилоты, слишком часто оказывались в зависимости от их предполетного настроения.
Парни из команды шлюзового обеспечения сноровисто втиснули меня в эластично-тугие доспехи высотного костюма — ни вздохнуть, ни охнуть, — с отвратительным скрипом зарастили входной шов термостабилизирующего спецкомбинезона («эскомба» на местном жаргоне) и рывком затянули металлизированные ремни. Было слышно, как на стенде контроля шипит моя кислородная маска.
— Диспетчерская — Ерофееву! — рявкнул под потолком зонник внутрипоселковой связи. — Ерофеев, срочно зайдите к главному диспетчеру.