Избранные работы
Шрифт:
Иногда может показаться, будто демократическая партия склоняется больше к принципу свободной торговли, а республиканская – больше к протекционизму. Но не следует забывать, что демократы стоят за свободу торговли, за уменьшение запретительных пошлин – из оппозиции к господствующей республиканской политике. Если бы у них самих в руках была власть решения, то их симпатии к свободной торговле очень скоро значительно понизились бы. Ведь нельзя забывать: Пенсильвания склонна к протекционизму вследствие своей железоделательной промышленности; Северная Джорджия и Южный Теннеси по той же причине склонны к тому же. Луизиана требует пошлин в интересах своей сахарной промышленности. Демократическая партия не может не принимать во внимание этих важных штатов. Поэтому она никогда не высказывается слишком резко в пользу свободной торговли и также требует введения тарифа, но только скорее с точки зрения финансовой политики. А с другой стороны, и в рядах республиканцев насчитывается немалое
В вопросе об отношении к алкоголизму, который так волнует Северную Америку, обе партии принуждены одинаково лавировать и не высказываться определенно. Каждая из них может причинить себе чувствительные потери, если энергично присоединится к антиалкогольному движению; пьяницами преимущественно являются ирландцы и немцы. Из них первые являются по большей части демократами, вторые – республиканцами.
Почти также неопределенно отношение обеих партий к вопросам Civil service reform (к ней они обе одинаково враждебны и с одинаковой горячностью уверяют в своих симпатиях к ней), законодательного регулирования трестов, железнодорожных, телеграфных и телефонных обществ и вообще к вопросу о государственном вмешательстве. Что сказано относительно всех этих и других подобных пунктов в «платформах» – по большей части лишь пустые фразы: будут приложены все старания посвятить постоянное внимание вопросу и решить его таким образом, который более всего отвечал бы интересам общества и вполне соответствовал священным традициям государства; словом, сначала говорят вокруг да около, а потом, когда приходит дело до расплаты, стараются прилично улизнуть.
Мне кажется, по отношению к обеим большим партиям Соединенных Штатов было бы вполне правильным освободиться от всех представлений о сущности политических партий, составленных на почве европейских отношений. Именно: в американских партиях не следует видеть группы людей, объединенных для защиты общих политических принципов. Вначале они, быть может, и были таковыми. Пожалуй, можно принять, что в первые десятилетия существования республики защитники более централистического направления были приверженцами республиканской партии, а представители антицентралистической, самостоятельной для каждого штата, политики – приверженцами «федералистов», или что первые более склонялись к принципу «порядка», а вторые – к принципу «свободы», на чем Брайс и хотел основать различительный признак. Как бы то ни было, поскольку дело шло о принципиальном различии, к концу второго десятилетия XIX столетия, в 1820 г., этот признак уже принадлежал истории. Когда Ван-Бурен в 1824 г. организовал оппозицию против только что выбранного Джона Квинса Адамса, ему уже трудно было найти подходящий повод для войны. Он нашел его, наконец, в защите якобы находящихся в опасности «State rights» (государственных прав), которым, однако, в действительности никто и не думал угрожать. Как известно, он выдвинул Джексона и мастерски сумел из ничего разжечь энтузиазм в пользу нового человека; Джексон вскоре выступил как защитник «священных прав народа» (совершенно так же признаваемых, понятно, и его противником, как и им самим). Можно было бы подумать, что у новой партии были действительно более сильно выраженные демократические тенденции. Но и об этом не может быть речи. И противники ее не оставили неиспользованными демократические фразы. Ван-Бурен испытал это на собственной шкуре. После Джексона он был выбран в президенты, а конкурировавшим с ним кандидатом был Гаррисон. При этом Гаррисон выставлялся своими приверженцами как «действительный сын народа», в противовес Ван-Бурену, совершенно так же, как последний выставлял Джексона против Адамса. Гаррисон был кандидатом «хижин», сын народа, человек умеренной, простой жизни, обладающий всеми добродетелями обыкновенного, простого человека, в то время как Ван-Бурен жил во дворце, ел на золоте и т. д. [78]
78
На параде в Балтиморе (в 1840 г.) приверженцы Гаррисона носили знамена с подписями: «Гаррисон – друг бедного человека», «Мы заставим рабов дворцов уважать хижины». Ostrogorski М. Op. cit. Vol. 2. P. 74.
Итак, причины, вызвавшие первоначально к жизни различные партии, утратили свою силу. Исчез, следовательно, raison d’^etre партий. И если бы партии действительно являлись лишь защитницами определенных политических принципов, то прямым следствием из такого положения должно было быть их распадение. Но они не распались, однако, отчасти вследствие своей собственной устойчивости, отчасти ввиду новой цели, которую могут преследовать в демократическом обществе политические организации, именно: ввиду охоты за должностями.
Организации, не достигшие еще господства, считают теперь своей единственной задачей самим захватить власть в свои руки, чтобы поделить «добычу» между своими приверженцами. А так как население с самого начала распалось (по внутренним причинам) на два лагеря, то и на будущее время
Затем – в эпоху Гражданской войны – произошло некоторое изменение: отношение к вопросу о рабстве представило случай снова, наконец, сразиться за «принципы».
Республиканская партия выступила с резко определенной программой, главным пунктом которой являлась беспощадная борьба с рабством. Но, еще скорее, чем в первые десятилетия республики, и еще радикальнее исчезло и это основание для партийных разногласий. Вместе с падением рабства и республиканская партия должна была бы сойти со сцены. Но и на этот раз она не распалась. И тут-то ясно выступила полная беспринципность обеих больших партий. Они, действительно, в настоящее время не более чем организации для совместной охоты за должностями: «Все было потеряно, кроме должности, или надежды на нее» (Брайс);
«Политика есть только средство для получения и раздачи мест» (Острогорский) [79] .
Особенно ясно видно это из того факта, что Соединенные Штаты – демократия par excellence – совершенно не знают «правления партий». Собственно говоря, в вашингтонском конгрессе совсем нет никаких «партий». Строгая дисциплина, господствующая на выборах, не переступает порога парламента. Здесь каждый отдельный представитель действует по собственному свободному усмотрению. Вся политическая деятельность выражается в отдельных частных вопросах, по отношению к которым каждый депутат может принимать то или другое решение, сообразуясь либо с видами правительства, либо с различными интересами определенных групп, посылающих в парламент своих представителей. В силу этого и все главные решения принимаются в комиссиях, так что значение общих собраний сводится к нулю. В связи с этим фактом находится также и другое, на европейский взгляд в высшей степени странное, явление, именно то, что исполнительная власть и большинство законодательного собрания могут так же часто принадлежать к различным, как и к одной и той же, «париям». Со времени отставки Джексона и до конца столетия (исключая лишь годы Гражданской войны, когда вообще враждующие штаты не собирали конгресса) не было ни одного президентства, во все продолжение которого президент и большинство конгресса принадлежали бы к одной и той же партии. По большей части после каждых двух лет президентства в конгресс посылается «враждебное» президенту большинство [80] .
79
«Когда отсутствует действительное различие интересов и принципов, а партии еще существуют, они становятся по необходимости личными и сражаются только из-за власти. Тогда становится неизбежной политическая развращенность» (Pasquale Villari).
80
См. цифры у Hopkins’a.
И, если обе большие партии мало отличаются друг от друга политическими принципами, то также мало носят они и классовую окраску. Оставляя в стороне вопрос о том, насколько значительную роль при образовании политических партий играли первоначально классовые интересы, – по-видимому, «федералисты» были партией коммерческого и промышленного капитала в Штатах Новой Англии, а тогдашние «республиканцы» – партией мелких фермеров, – во всяком случае, это различие по классовым признакам уже во время Джексона было ничтожно (ведь, мы слышим уже тогда «антикапиталистическую» ноту и в той, и в другой партии) и окончательно исчезло при образовании республиканской партии в эпоху Гражданской войны. Даже если сделать попытку
(которая, однако, как мне кажется, совершенно до сих пор не удавалась) все движение, приведшее к освобождению рабов и гражданской войне, объяснить исключительно классовыми интересами и применить к нему вывезенные из старой Европы формулы борьбы капитализма с феодализмом, причем республиканцы являются представителями класса капиталистов, – то, ведь, теперь и эта противоположность совершенно утратилась. Ведь именно «негритянский вопрос» сгладил классовый характер обеих партий и содействовал тому, что партийная группировка определяется теперь больше по географической территории, чем принадлежностью к тому или другому классу.
Так как именно негры – «по старой приверженности к своим освободителям» – голосуют почти все за республиканцев, то само собой понятно, что все элементы населения южных штатов, принадлежащие к «хорошему обществу», – будь то белые фермеры, крестьяне или помещики, промышленные или торговые предприниматели, мелкие буржуа или лица либеральных профессий, – все они голосуют за демократов. Другими словами, «господствующий класс», который в северных и средних штатах, быть может, склоняется больше к республиканской партии, в южных штатах принадлежит к партии демократической.