Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
Десмонд взял протянутый ему конверт и, помолчав с минуту в бессильном отчаянии, произнес сдавленным голосом:
— Мне искренне жаль, сэр, что я причинил вам столько хлопот, и я премного вам благодарен за все, что вы для меня сделали. А что касается вас, дамы, то могу вас только поздравить. Ваш благородный порыв лишил меня последнего шанса искупить вину и начать новую жизнь. Мои ученики видели от меня только хорошее и, хочется верить, любили меня.
С этими словами Десмонд повернулся, осторожно прикрыл за собой дверь и печально побрел к своему дому в Куэе. Хотя разве можно было считать своим домом место, с которым связаны утраченные надежды и разрушенные мечты?!
В Куэй он попал уже около одиннадцати
— О, какое счастье, что вы вернулись, сэр! Леди ушла из дому, вся расфуфыренная, куда там, и заперла дверь. А малютка плачет, надрывается, но внутрь мне не попасть.
— Благодарю вас, миссис Маллен. У меня есть ключ. Я позабочусь о Джерри.
Десмонд открыл дверь и вошел в дом. Увидев отца, малышка перестала плакать и только тихонько поскуливала. Десмонд, засучив рукава, взялся за дело. Так как в буфете не оказалось молока, он на скорую руку приготовил детскую смесь, которую Джерри явно предпочитала молоку, и осторожно кормил ее с ложечки, пока та не успокоилась. Затем надо было сменить подгузник. Десмонд вынул ребенка из колыбельки и отнес в гостиную, где благодаря большим окнам было светлее, а потому легче выполнять довольно сложную процедуру.
Не успел он вынуть испачканный подгузник и начать вытирать грязную попку, как в дверь позвонили. Десмонд с облегчением подумал, что это пришла миссис Маллен, и крикнул:
— Входите!
Но то была вовсе не его любезная соседка. В дверях стояли каноник и миссис О’Брайен.
— Десмонд, можно войти? Мы с миссис О’Би были в городе, выбирали тонкий холст для новых перил алтарной преграды. И естественно, не могли не заглянуть к тебе.
— Входите, пожалуйста, — еле слышно произнес Десмонд. — Как видите, в данный момент я очень занят.
— Наслаждаешься радостью отцовства, — заметил каноник, когда голый и не вытертый до конца ребенок закатился в истерике с новой силой.
— Десмонд, будьте добры, позвольте мне. Где у вас тут ванная? Там, что ли? — Миссис О’Брайен решительно шагнула к столу, взяла ребенка на руки, подобрала испачканную пеленку и исчезла.
Каноник вошел в гостиную, осторожно прикрыл за собой дверь, сел на диван и с немым укором уставился на черствую горбушку, початую баночку дешевого джема и грязную чашку из-под чая.
— Ну что ж, приятель, — сказал он, — теперь я имею счастье лицезреть тебя не только в заголовках газет по всей Ирландии, но и в стенах родного дома. Даже невооруженным глазом видно, что еще немножко — и ты умрешь с голода. Ты бледный как смерть, тощий — кожа да кости, — щеки запали, словом, от тебя прежнего, которого я имел удовольствие знать, осталась одна тень. Хотя все твои лишения компенсируются счастьем иметь преданную любящую жену. Мы видели ее в «Хибе», в баре, со стаканом в руках, разряженную, как царица Савская, в компании трех шикарных молодых хлыщей, будто прямо со скачек в Болдойле. — И так как Десмонд упорно молчал, каноник продолжил: — Какое благородство, какая жертвенность! И все во имя любви! Предать свою веру, свое призвание, свое блестящие положение, предать все ради похотливой сучки, подловившей тебя в минуту слабости в темноте! Ну что, продолжаешь гордиться собой? Или все-таки понял, что совершил страшную глупость?
— Нет, не глупость, — не поднимая головы, ответил Десмонд. — Безумие! И как жестоко я поплатился!
— Господи, раз уж тебе так захотелось любви, почему ты не обратился к мадам? Она ведь запала на тебя, можно сказать, по уши в тебя влюбилась. А когда угар страсти прошел бы, вы прекрасно поладили бы, оставшись любящими друзьями, и все было бы шито-крыто. И вообще, в старые добрые времена даже у римских пап были женщины. Но нет, ты решил сыграть в благородство, стать героем, и все ради никчемной
После такого душераздирающего монолога в гостиной повисло напряженное молчание, которое нарушила вернувшаяся миссис О’Брайен.
— Вот и все, — жизнерадостно сказала она. — Ребенок помыт, переодет, уложен в кроватку и уже засыпает.
— Тогда нам, пожалуй, пора, — решительно поднявшись с места, произнес каноник. — Нам здесь больше нечего делать. Что случилось, то случилось, и сделанного не воротишь. Прощай, Десмонд, дорогой, и да хранит тебя Господь! — Каноник осенил крестным знаменем сгорбленную фигуру за столом и направился к выходу.
— До свидания, мой дорогой Десмонд, — прошептала миссис О’Брайен. — Я каждый вечер молюсь за спасение вашей души и никогда вас не забуду.
Когда они ушли, Десмонд попытался стряхнуть с себя тоску, навеянную скорбными речами каноника. Он прошел в спальню, где малышка, вымытая и переодетая во все чистое, уютно посапывала у себя в колыбельке. В комнате было прибрано, кровать аккуратно застелена, что было в новинку для Десмонда, последнее время привыкшего, увы, спать на скомканных простынях. В ванной тоже царил идеальный порядок: полотенца расправлены, мыло и мочалка, валявшиеся на дне ванны, положены на край раковины. А на маленькой полочке над раковиной, под тюбиком зубной пасты, лежала хрустящая пятифунтовая банкнота.
Этот знак любви и милосердия стал последней каплей, и если до того Десмонд еще хоть как-то держался, то сейчас самообладание покинуло его. Он вернулся в гостиную, сел за стол, положил голову на руки и горько-горько зарыдал.
Наплакавшись, он все же взял себя в руки и задумался о своем будущем. В конверте от доктора О’Хары лежало двадцать пять фунтов. А еще у него был неприкосновенный запас — пятьдесят фунтов, — запертый в чемодане. Арендная плата за год была внесена. По крайней мере, он не был банкротом. Он открыл чемодан, положил двадцать пять фунтов к тем пятидесяти, что лежали в боковом кармашке, запер чемодан и с пятифунтовой банкнотой в кармане отправился через улицу к бакалейщику заплатить по счетам.
— А я-то боялся, что вы запамятовали, сэр, — увидев на прилавке пять фунтов, заметил управляющий. — Ну-с, давайте проверим. Я должен вам семнадцать шиллингов и девять пенсов. Так что доставлять вам снова молоко по утрам?
— Если вас не затруднит. А еще приложите к заказу вон тех яблок. И простите за задержку.
— Не беда, сэр. Что бы там о вас ни болтали, для меня фамилия Фицджеральд — не пустой звук. Позвольте дать вам с собой яблоко. Это «Кокс» нового урожая.
И вот с яблоком в руках и семнадцатью шиллингами и девятью пенсами в кармане Десмонд покинул магазин и вернулся домой, где, к своему огромному облегчению, увидел миссис Маллен.