Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
Чтобы удержаться на ногах, она крепко ухватилась за поручень, а вокруг судна перекатывались и мчались огромные водяные валы. Шляпка у нее сбилась набок, длинное свободное платье хлопало, как парус, лицо посинело от холода, зубы были крепко стиснуты.
Мимо пробегала горничная, чья фигурка выглядела очень собранной, будто наперекор разбушевавшейся стихии, и вдруг остановилась. Ее глаза на миг задержались на Люси.
– Спускайтесь вниз, вниз, – сказала девушка и добавила: – Мадам.
Мадам – нелепое неряшливое существо, вряд ли заслуживающее подобного обращения, – повернула растрепанную голову.
– Пожалуй, мне здесь лучше, – в оцепенении ответила она.
–
Горничная не стала дожидаться ответа, сразу ушла и вернулась со стаканчиком. Цепляясь за поручень, Люси выпила бренди. Поблагодарив девушку, она смущенно протянула ей деньги. У нее были только бельгийские.
Алкоголь согрел озябшее тело, пылая внутри раскаленным ядром. Да, она очень замерзла. Порывистый ветер продирал до костей, и ее исхудавшее тело тряслось в ознобе. У нее стучали зубы, побледневшее узкое лицо застыло, словно маска. В боку что-то резко покалывало.
Но, к счастью, Люси поборола приступы тошноты. Она не хотела поддаваться, крепко держась за поручень и подставляя лицо жгучему ветру, который все-таки привел ее в чувство.
Как и корабль, она одолела все трудности. Ей говорили, что она не перенесет это путешествие, но она выдержала его. Она была в Англии – дома, и после мучительного перехода через Ла-Манш в гавани Дувра было так спокойно! Сокрушительный ветер на море разбудил в слабом теле Люси ответную реакцию – уверенность и неистощимую отвагу. Ей нельзя было отказать в силе духа.
До поезда было недалеко, но почему-то ноги не слушались ее. У нее возникла странная боль в глазах и боку.
«Декларировать нечего?» Нечего, кроме силы духа! Где же платформа? Надо идти за толпой. Люси казалось, что она никогда не доберется до поезда. Но все же ей как-то удалось дойти до него. Она уже находилась в вагоне, но, по своей глупости, попала в купе для курящих, где, смеясь и громко разговаривая, сидели мужчины. Не важно, она не станет переходить в другое, это того не стоит. Долгое путешествие близилось к концу.
Почему-то ей было тепло, очень тепло. Руки и лоб горели, в висках пульсировала кровь, а ступни были по-прежнему ледяными. Почувствовав, что лицо заливает румянец, она тайком прижалась щекой к прохладному стеклу.
Поезд мчался в мягких сумерках. К удивлению, ветер стих, и просвечивающая пелена тумана медленно заползала в низины. Какая-то часть этого тумана тихо заползала Люси в голову, а затем вырывалась оттуда маленькими завихрениями. Путешествие в течение всего дня – вот что утомило ее. Всего лишь небольшая усталость. Кто-то смотрел на нее, спрашивая, не опустить ли окно. Она кивнула. Стало лучше – прохладный ветер от движения поезда благоухал осенними ароматами, нес пряный запах опавших листьев, привкус дыма, свежесть ранних заморозков. Не важно, что окоченели ноги, что в боку чуть покалывает, – Люси наслаждалась неуловимым духом этого времени года, которое всегда любила. Дальше и дальше мчалась она, уже не по морю, а по железной дороге, и в голове стучало в такт колесам. Скоро она уже приедет, и Питер встретит ее на вокзале. Ее сын, – по крайней мере, он один у нее остался, как что-то осязаемое, реальное на фоне ее недавних призрачных затей. Люси рассеянно задумалась о короткой телеграмме, которую послала ему, в письме она уже обо всем подробно написала. «Приезжаю семь тридцать Виктория. Мама». Вспоминая о том, как посылала эту телеграмму, она чуть улыбнулась: то была не прихоть, а, скорее, вызов, знамя, развернутое перед лицом судьбы. Он поймет и узнает, что она не покорилась судьбе. Да, ее сын понимает, что она никогда не признает поражения – побитая
«Знаешь, мама, а ты еще женщина хоть куда».
В такой же вечер, как этот, гуляли они рука об руку по набережной в Дуне. Сидели рядышком в сумерках перед эстрадой, и для них пел Вэл Пинкертон:
Дейзи, Дейзи… Я… от любви умираю.Она вновь слабо улыбнулась. Наверное, она была слишком твердой, несговорчивой. В своем упрямстве она билась головой о непробиваемую стену неизбежности. Но она примет то, чего нельзя изменить, примет Роуз, примет все – теперь.
Паровозный гудок оглушительно засвистел в ответ, и под скрежет тормозов поезд въехал на вокзал Виктория. Она была дома – или почти дома – наконец-то!
Она дождалась, пока все попутчики покинут купе, и вышла. На платформе она остановилась в ожидании. Глаза ее сверкали ярким, почти лихорадочным блеском. Она чувствовала, как болезненно стучит у нее сердце. Сердце ли это или колющая боль в боку? Питер в детстве называл это «бегающей болью», когда приходил домой, раскрасневшийся от игры в лапту. А сейчас у Люси раскраснелось лицо, когда она медленно шла по платформе.
Толпа поредела, обзор открылся, но, хотя Люси напрягала глаза, Питера не было видно. Поезд пришел немного раньше расписания. Вероятно, Питер задерживается. У нее не было опасений, что он не придет. Она может подождать – до его прихода осталось всего несколько минут. Она будет ходить взад-вперед – так легче. Медленно, неуверенно она принялась вышагивать туда и обратно – похожая на серую мышку женщина, закутанная в нелепую одежду. Люси мерила шагами перрон – она ждала.
Глава 13
Она ходила по платформе целый час. Ей бы поехать в дом сына, но мешала какая-то странная беспомощность. Растерянность охватила Люси, и последние силы покинули ее. Она ждала и ждала, не имея в кармане английских денег, утратив представление о времени, не в силах побороть эту инертность, заставлявшую ее ходить туда-сюда, как маятник. Она верила, что сын придет.
Но он не мог прийти. Его не было в городе. Пока она ждала, письмо матери игуменьи следовало за ним в Бретань, куда он уехал в отпуск с Роуз – да, они всегда говорили, что вернутся туда, чтобы вновь пережить восторг своей первой поездки. А телеграмма, та телеграмма ее собственного сочинения – такая четкая, ясная? Люси была уверена, что Питер прочтет ее и непременно явится на вокзал. Однако она попала в руки его коллеги, тот не подозревал о важности послания, к тому же был завален работой, и у него лишь мелькнула мысль: «Мать приедет к нему домой». Прислуге, остававшейся в пустом доме, была послана записка о том, что кто-то может приехать. И это все.
В сложившейся ситуации целиком и полностью была виновата сама Люси. Отчего бы ей не пожить еще немного в Сантьенсе, пока она не окрепнет, не получит весточку от сына, пока не будут сделаны приготовления к ее приезду? Но это было не в ее духе! И вот она здесь, ждет на вокзале. «Дальше и дальше», – звали колеса поезда. Но ее ноги никак не хотели идти дальше. Они были как чужие, спотыкались и подгибались под почти бесплотным телом. Оно сделалось совсем воздушным и могло бы воспарить, если бы не острая боль в боку, превратившаяся в цепь, которая привязывала Люси к реальности. И с каждым вздохом выковывалось новое звено.