Избранные сочинения в 2 томах. Том 2
Шрифт:
— Тебе что приказано? — вскипел Макушкин. — Законы свои устанавливаешь? Откуда прискакал, туда и катись!.. В свою Америку.
Алексей побледнел. Почему в «свою»? Разве он не дома? Алексей молча поднял заступ и вонзил в мягкую податливую землю.
Макушкин готов был избить его до полусмерти, но сдержался. Он знал, что и пожаловаться нельзя. Начальству только работу подавай, а там хоть трава не расти, за твой карман страдать не будут.
«Выслуживается, черт, — с ненавистью глядел он на Алексея. — Подмазывается, боится, чтоб обратно не отправили. Неизвестно еще, зачем он здесь устроился.
Вчера Макушкина вызывали в комиссию по расследованию причин аварии на подстанции. Расспрашивали о помощнике, потом лом показывали, который в будке нашли. Дескать, чей такой? Кто им работал? А откуда знать монтеру! Не сам же он дыру в стенке должен пробивать, без того делов хватает. Он и из совхоза-то ушел потому, что не по специальности работу предложили. Он ведь не строитель. Да и тут на твоем горбу ездят кому не лень. Чуть не каждый день то одну подводку сделай, то другую. Какие-то инженеры с аппаратами приехали — подай им третью линию. Заставили новые распределительные шины поставить, говорят, что временно. А если временно, то зачем же дыры в стене колотить? Чужого труда не жалеют.
Сейчас, после ссоры со своим помощником, особенно встревожила мысль, не он ли виновник аварии. Кто его, «американца», знает? Попадешь заодно с ним, как пить дать. Подальше бы от греха.
— Подмазываешься? — презрительно сплюнув, сказал Макушкин и растянулся на траве. — Ну давай, давай. Только все одно тебе веры не будет. Все одно ты чужой.
Алексей в бешенстве поднял заступ.
— Кто чужой? Я? — опомнился и застыл так. — Сам чужой. Тебе надо жить в Штаты. Здесь не можно. — Он медленно опустил заступ. — Ты есть бизнесмен. Всех продавать… Всех обманывать… Копейка твоя душа!
Макушкин перепугался. Ясное дело, малый тронутый. Стукнет еще по башке. Не спуская с него глаз, на четвереньках отполз в сторону, лениво встал и процедил сквозь зубы:
— В другом месте поговорим.
Свидетелями ссоры оказались стоявшие на краю платформы Литовцев и Васильев.
«Не умеет Алешка сдерживаться, — с досадой думал Александр Петрович. Отец не мог всем рассказывать об Алексее. Возникнут кривотолки. Выгораживает, мол, сына. Ведь никому нет дела, какое воспитание он получил, где жил многие годы. — Сейчас ты советский человек и будь добр придерживаться норм поведения, которые установлены для всех. Надо бы больше уделять ему внимания. Но где взять время?»
— Товарищ начальник! — раздался недовольный голос. — Так дело не пойдет, товарищ начальник.
Васильев обернулся. Неподалеку стоял монтер Макушкин.
Александр Петрович спросил, чем он недоволен.
— Выходит, что мы еще и канавы должны рыть, — монтер покосился в сторону Алексея. — Разве это монтерское дело? На то другие люди приставлены. Я ведь не землекоп какой-нибудь. У нас работа чистая.
— А грязную кто будет делать?
Макушкин пожал плечами:
— Откуда нам знать? Я вот, к примеру, на курсах учился, — он сдвинул кепку на лоб. — Грамотный вообще. Чего ж мне в земле возиться? Каждому свое.
— Кто вас заставляет делать эту работу? — спросил Васильев, глядя сверху на вырытую уже наполовину канаву.
Макушкин презрительно
— А кто меня может заставить? На то законов нету. Я еще что хотел сказать, товарищ начальник, — он исподлобья метнул взгляд на Литовцева. — Да вроде как и не знаю…
— «Тут уж пошли дела семейные», — усмехнулся Литовцев, вовсе не предполагая, что этой крылатой фразой из «Ревизора» попал в самую точку.
— Какие там «семейные»! — возмутился Макушкин. — Не буду я работать с американцем, вот и весь мой сказ, — он отвернулся и еще ниже надвинул на глаза кепку.
— Хорошо, — холодно заметил Васильев. — Переведем его на другую работу. Но почему вы им недовольны?
— Законы свои устанавливает. Бродяга.
Литовцев невольно поежился. Неудобно получается. Как-никак, а монтер оскорбляет сына начальника строительства. Правда, по незнанию, но… «Бродяга» — это уж совсем неприлично. И Литовцев постарался помочь Васильеву, напомнив, что парня следует оборвать. Ведь еще Гораций утверждал, что всему есть мера.
— Александр Петрович, я думаю, что данный разговор ни к чему хорошему не приведет, — мягко сказал Литовцев и повторил слова Горация по-латыни — «Эст модус ин ребус».
— Какой там «ребус»? — Макушкин окинул его неприязненным взглядом. — Тут разгадывать нечего. Американец он и есть. Тип! Кидается на людей как бешеный. Мне своя башка дороже.
Он хотел было намекнуть насчет аварии, но сообразил, что такими словами зря не бросаются. Кому нужно, тот разберется. Да и начальник знает, что к чему. Не маленький.
— Не уберете его от меня, — осмелевши, пригрозил Макушкин, — тогда могу и «бегунок» взять. Дело нехитрое.
Васильев вежливо, хоть и клокотало все внутри, разъяснил монтеру Макушкину, что в такой форме неудобно ставить требования начальнику строительства и что если товарищу Макушкину по каким-либо причинам не хочется работать здесь, на строительстве, то удерживать его не будут. Что же касается замены помощника, то эта просьба может быть удовлетворена.
— Александр Петрович, — Надя тихонько дотронулась до его рукава, — можно вас попросить на минуточку?
Она отвела его к телеаппарату, который уже был установлен под форсунками, поворачивала, всю эту систему, что-то говорила, доказывала, прижимая руки к груди, а Макушкин сурово наблюдал, не жалуется ли на него эта «шибко грамотная» девчонка. Всерьез он эту девчонку не принимал — и за что только деньги платят?! — но было это от зависти. На инженера выучилась, а дело-то у них общее. У нее — провода, изоляторы, ток переменный и постоянный, и у него — тоже. А она раза в два больше заколачивает, командировочные тоже идут. Везет же людям!
— Как вас зовут? — услышал Макушкин серьезный и властный голос того, кто только что разговаривал с начальником строительства.
— Семен Лексеич, — по привычке прикинувшись простачком, ответил Макушкин. — А что?
— А то, что, во-первых, не Лексеич, а Алексеевич, — скривившись, будто съел что-то противное, сказал Литовцев, — а во-вторых, разве вы не знали, что «американец» — сын Александра Петровича? Как вам не стыдно называть его «бродягой»! Мальчик много перенес, его надо окружить заботой и вниманием. А вы — «бродяга». Неудобно, очень неудобно!