Избранные сочинения в 2 томах. Том 2
Шрифт:
Кстати говоря, чем больше он проведет опытов, тем прочнее и весомее будет слава лидарита, оказавшегося действительно незаменимым. В этом Валентин Игнатьевич был убежден уже после первых пасов сегодняшних испытаний, а потому мог позволить себе роскошь предложить новый эксперимент.
— Я опять-таки должен оговориться, — вежливо взяв Васильева под руку, начал Валентин Игнатьевич, — физико-химическая механика не моя стезя. Для меня это «терра инкогнита». Но не думаете ли вы, дорогой Александр, Петрович, что рецепт уважаемого
И Валентин Игнатьевич довольно убедительно изложил свои соображения по поводу увеличения схватываемости нового материала или его вязкости.
Васильев хоть и не очень верил Литовцеву, но доводы его не противоречили рецептурным справочникам, поэтому приходилось соглашаться. Тут же лаборанты-«близнецы» составили еще один вариант раствора, и опыты продолжались. Никаких эмоций у Валентина Игнатьевича эти эксперименты не вызывали. Каждый начальник, а тем более такой, как Васильев, имеет свои причуды. Он сам за них и в ответе.
Так же рассуждал и монтер Макушкин. Сегодня он дежурный. Самое милое дело — ходи да посматривай. Завтра отгул — можно в деревню сходить к бывшим дружкам. Говорят, кто-то сапоги продает, уступает по дешевке — жмут, проклятые. Свояку подойдут, перепродать можно. Сегодня бы сходить надо, а то еще упустишь… Да вот затеяли волынку, до самой ночи здесь проваландаешься. Несознательный народ! Бегают как очумелые, а все зря. Брали бы пример с профессора, он только палочкой показывает, а командировочные идут. Житуха — дай бог каждому.
Макушкин в замызганном ватнике ходил по территории строительства, следил, чтобы не было нарушений правил эксплуатации сетевых воздушных и кабельных проводок, случайных, не предусмотренных инструкцией включений электробытовых и разных других приборов. Ходил облеченный властью и не знал, где ее проявить.
Заметив, что приезжий инженер Багрецов надставил резиновый кабель обыкновенным осветительным шнуром и готов включить его в сеть, Макушкин поднял руку:
— Погодите маленько. За аварии вы, что ли, будете отвечать?
Багрецов только что получил приказание Васильева включить прибор для измерения температуры на расстоянии. Вполне возможно, что стенки формы перегреваются, причем неравномерно. Легче всего это определить термистором, помещенным в собирающее устройство. Нужно было удлинить шнур, иначе неудобно работать с прибором.
— Эти времянки здесь ни к чему, — строго проговорил Макушкин, указывая на белый шнур, лежащий на земле.
Багрецов нервничал. Стенки формы остывали, а еще не все ее участки проверены. Он отмахнулся от Макушкина, как от надоедливой мухи:
— Потом, потом, не мешайте, — и поднял вверх трубу, похожую на телескоп.
Стрелка
— Стойте на месте, — приказывал Багрецов. — Не вертитесь. Расстегните ватник!
Ничего не понимая, Макушкин послушно выполнял все эти требования. Вдруг Багрецов подошел и озабоченно положил ему руки на лоб.
Макушкин разъярился, резко отбросил его руку:
— Не лапай. Не купишь!
— В чем дело? Что вы злитесь? Мне нужно было проверить…
— Себя проверь. Еще неизвестно, кто из нас… — и Макушкин недвусмысленно повертел пальцем у виска.
Он был уверен, что москвич его разыгрывает, издевается. И главное, за что? Подумаешь, какой образованный!.. Замечание ему сделали насчет провода. Профессор тоже еще нашелся. Да он, Макушкин, как есть дежурный монтер, самому профессору обязан сказать, ежели непорядок замечен.
Подошел начальник Васильев, и по тому, как он торопил Багрецова, Макушкин понял, что жаловаться не стоит, и здесь он не найдет справедливости. «Леший их знает, — подумал он, отходя в темноту, — один большой начальник, а другой просто инженер, мелкая сошка, а вроде как одинаковые. Видать, они оба…» — и он мысленно покрутил пальцем у виска.
А совсем уже поздно, когда начальник убедился, что опыты пора приканчивать, к дежурному монтеру прибежал Багрецов.
— Вы простите меня, — говорил он сонному Макушкину, лежавшему на жестком диванчике в будке дежурного. — Мы друг друга не поняли. Некогда было объясняться…
Он вытащил из рукава какой-то куцый карандаш на проволоке и ткнул Макушкина в руку.
— Так и есть, — сказал Багрецов, глядя почему-то на часы. — Температура нормальная. А тогда мне показалось…
Макушкину хотелось спать, но пересилило любопытство. Оказалось, что не карандаш это был, а электрический градусник и не часы это были, а вроде как вольтметр, где стрелка показывала температуру.
— Это самая обыкновенная штука, — объяснял Багрецов. — Разница в том, что градусник надо держать десять минут, а здесь — секунду.
В свое время, когда Макушкин работал на фабрике, он ухитрялся часто бюллетенить: приходил к врачу и в ожидании приема умел вытворять всякие штуки с градусником, чтобы повысить температуру.
— Изобрели на нашу голову, — хмуро сказал он, тыча себе в нос, щеку, шею градусником-карандашом. — Раз — и готово.
Он смотрел на циферблат и видел, как тоненькая стрелочка показывала одно и то же число «36,6». Все ясно, можешь отправляться на работу.
Багрецов не обратил внимания на реплику Макушкина и продолжал: