Избранные сочинения. 1. Ошибка живых
Шрифт:
И вот однажды, когда они обнявшись (Кук. и Алх.) поднимались из погребка, странное видение предстало их взорам. Их взорам.
ДАМА
Как странно ночь понаставила эти дома, играя в город! Стремительно идя по улице, я задеваю кого-то, кого — неизвестно. Он следует за мной на незнакомом языке, кругом — без пятнадцати полночь, безумец! Я скрылась во тьме, по его шепот, во тьме фонарей... Такое бывает только наяву или во сне...
2-Й ГОСТЬ
В только!
3-Й ГОСТЬ
Ах, я задремал и не слышал, о чем была беседа! Жаль!.. Мне снился аграрный вопрос.
4-Й ГОСТЬ
Знаете, когда я пью чай, странное мной овладевает чувство. Знаете, когда я пью чай, странное им овладевает чувство. Мы оба, я и чай — ночеем.
5-Й ГОСТЬ
От слова «ночь»? Или от слова — нет?
4-Й ГОСТЬ
Ах, не от слова!
6-Й ГОСТЬ
Я предпочитаю вино, вино предпочитает кого?
ПЕРМЯКОВ
О, моя утраченная молодость! Где ты, свежий румянец? Где вы, смоляные кудри? Все это — в другом месте. А здесь осталась непоколебимая уверенность в том, что совершу нечто доселе неслыханное. Чтобы одна вечность, умирая, передавала об этом другой. Что это будет, роман или строчка стиха? — не знаю. Но будет!
ДАМА
Уже есть! Вы сейчас так посмотрели! О, боже!
1-Й ГОСТЬ
Шампанского!..
Все исчезло, окна тоже. Остался свет, на тьму похожий...
Бормоча это двустишие, Левицкий поднимался по каменной лестнице. Узкие железные перила вели наверх. Ступень за ступенью, железо за железом. О чем? Думал. Ни часам, ни зеркалу не было под силу дать отражение Александра Григорьевича Левицкого. Часы были слишком медленны, а зеркало — слишком оно.
Это был любимец окон, человек блестящий, холодный, однажды башенные часы не смогли пробить полночь под его взглядом. Крепкий чай, лучи окон — он не любил пользоваться своей властью над вещами и над людьми. Он любил пользоваться своей властью над вещами и над людьми. И тогда вы становились свидетелями странных зрелищ. Например: например.
Его появление в погребке смутило завсегдатаев. Они принялись переглядываться и бледнеть. Только двое оставались безучастными ко всему: Алхимов-философ и Алхимов-шулер. Куклин, который медленно тянул вино, глядя через узкое окно на ночное небо, вдруг подавился звездой. Он закашлялся, зачертыхался, но... «Вы-то мне и нужны», — сказал ему внятно Левицкий.
О чем они говорили — неизвестно. Удалось только подслушать кусок ледяного молчания.
Итак, поезд шел из Варшавы. Попутчики все порядком намерзлись, Куклин что-то бормотал себе под нос (лиловый). Вдруг Пермяков сорвался с места и бросился к окнам. «Москва! — закричал он, — Москва!..». И вдруг замолк и забился снова в свой угол.
Действительно, огромная черная дымящаяся Москва громыхала им в уши. Истленьев очнулся, был бледен. Все засуетились. Вся платформа была полна кричащими размахивающими руками встречающими. Ватага пьяных друзей Пермякова особенно неистовствовала...
Все исчезло. Остались только уши и крики.
2
В Москве проживала одна дальняя родственница Истленьева. Даже не родственница, а просто —
Три окна, фортепьяно, что-то и еще что-то вот и вся незамысловатая обстановка этой комнаты. Старшую дочь звали Ольгой, среднюю — Анной, младшую — Марией. Все три были красавицы, дом был старинный трехэтажный с высокими необыкновенно прозрачными окнами.
АННА
Здравствуйте!
ИСТЛЕНЬЕВ
Здравствуйте!
ОЛЬГА
Здравствуйте!
ИСТЛЕНЬЕВ
Здравствуйте!
МАРИЯ
Здравствуйте!
ИСТЛЕНЬЕВ
Здравствуйте!
АННА
Какая странная у вас фамилия! Она от слова «истленье»?
ИСТЛЕНЬЕВ
Да, да, от слова... Вы правы...
МАРИЯ
А правда ли, что вы приехали из Швейцарии? И правда ли, что вы приехали?
ИСТЛЕНЬЕВ
То есть как?.. Я, право... Приехал, приехал!..
Мать и три дочери рассмеялись. Вот возраст девушек: старшей — 24, средней — 21, младшей — 20. Уроки музыки, уроки пения, уроки молчания.
ЕКАТ. ВАС.
Они шалуньи! Не обижайтесь! Расскажите лучше, что вы видели там, в Швейцарии.
МАРИЯ (в сторону)
Хотела бы я знать, что он видит сейчас?
АННА (туда же)
Какой он странный!
ОЛЬГА
Рассказывайте! Рассказывайте!..
Как-то само собой и незаметно произошло, что Куклин стал неотъемлемой частью пермяковской компании.
Народ это все был лихой, мрачный, веселый. Был один необыкновенный силач, у которого одна половина его силы уходила на то, чтобы постоянно сдерживать другую половину. Нельзя было без восхищения смотреть на этого Геркулеса, на его двигающиеся и волнующиеся в вечной борьбе мышцы. Характера он был спокойного, но решительного.
Был еще один, некий боксер, который мало того, что снаружи окутал себя густым слоем легенд, но и еще, сам же поверив им, принимал их внутрь. От этого лицо его то и дело подергивалось нервными судорогами. Он был вечно готов вступить в бой или готов был вступить в вечный бой. Он был отставной военный и умел как-то особенно приятно не возвращать долгов.
Имелся в пермяковской компании также и поэт. Стихов его никто не знал, то есть говорили, что кто-то знал и даже хорошо знал его стихи, но человек этот вот уже полгода как уехал, куда — неизвестно, и ничего о себе не сообщал. Впрочем, поэта это не волновало совсем, он был исправнейшим членом компании, а также хорошим знатоком вин. Увидя как-то под глазом Куклина большой лиловый синяк, он воскликнул: «А я-то все думал, чего это у вас, милейший, на лице не хватает!..».