Избранные стихи Иегуды Амихая
Шрифт:
Мы любили...
Мы любили тут. Действительность была уловкой.
Как раненая, пресса издавала вой.
За буквами газетных заголовков
мы прятались вдвоём с тобой.
Из новостей передавали что-то
и будто в воду канули слова.
Рычавшие подались на охоту,
рыдавшие — на поиски родства.
Лихим достались лучшие
влюблённым оставалась их мечта,
в стаканы чайных дам закапала тоска.
Застыли в ожидании войска,
навек они захвачены войной
и не вернутся никогда домой.
Перевод Я. Лаха
КАПЛЯ МИЛОСТИ
Порой Иерусалим — город ножей,
Но, хотя надежды на мир слишком остры,
Им не разрезать тяжелейшей действительности,
И они притупляются или ломаются.
Церковные колокола изо всех сил вызванивают
Спокойные, легкие звуки,
Но они становятся тяжелыми,
Как если бы ломом дубасили по миномету.
Тяжелые, заглушенные, раздавленные звуки.
А хазан и муэдзин пытаются петь сладкими голосами,
Но в конце концов вырывается острый вопль:
Господь наш, один на всех, единый наш Боже,
Мир приумножь, нож, нож, нож…
Перевод В. Лазариса
Стихи в переводе А. Графова
В этом году я уезжал из Иерусалима...
В этом году я уезжал из Иерусалима,
чтобы издали увидеть его спокойным.
Ребенок успокаивается, когда его покачают, город — когда его покинешь.
Жил в чужой стране, тосковал, играл в шашки
на доске, что Иехуда Галеви придумал.
На ней всего четыре клетки: Я, МОЕ СЕРДЦЕ, ВОСТОК, ЗАПАД.
Слушал перезвон колоколов
над храмами современных религий.
Но в моей душе не смолкал тот вой, что раздается над Иудейской пустыней.
И вернулся в Иерусалим. Часто плачу.
Ночью горят звезды. А по утрам
я плачу, как новорожденный, глядя на россыпь домов под ярким солнцем.
С тех пор
Я пал в бою на подступах к Ашдоду,
и теперь, спустя тридцать лет,
мама говорит: «Ему — пятьдесят четыре».
И зажигает поминальную свечу, словно свечку на торте в день рожденья.
С тех пор многое изменилось: умер отец,
сестра родила и дала ребенку мое имя,
мой дом стал моей могилой,
а могила — моим домом, с тех пор, как я упал
И с тех пор кипарисы,
став похоронной процессией, медленно движутся
от Негбы к Яд - Мордехай.
И все мои умершие предки
стали бездетны,
и все мои потомки, которых уже не будет,
осиротели;
все они, взявшись за руки, идут
нескончаемой демонстрацией против смерти — с тех пор как я ушел в бой под Ашдодом.
Тогда я нес на себе убитого друга,
и с тех пор на мне — груз его тела,
словно небосвод на плечах Атланта, — с тех пор? как мы с другом упали в песок Ашдода.
Я, национальный герой, не хочу,
чтобы за меня мстили —
ни люди, ни Бог, —
не хочу ничьей боли,
не хочу маминых слез.
С тех пор я воюю только против боли,
против своей памяти, которая и есть боль.
Я иду против памяти, как против ветра,
гашу ее, как пламя,
и обретаю покой — с тех пор? как я пал за независимость под Ашдодом.
Тонкие, незримые нити...
Тонкие, незримые нити.
Красавица ахнула:
легкая боль внезапно
выпорхнула из ее груди, как слабый смех, как тень.
Предки ее
истребляли индейцев —
легкий грех, вина птиц, рассекавших воздух.
Грех протянулся к ней сквозь века как тонкая, незримая нить.
Оставляя следы на песке, ты оставляешь ...
Оставляя следы на песке, ты оставляешь
их навсегда и уже никогда в них не ступишь.
Плачевная истина.
Но порой это плач от счастья:
мир велик и возвращаться не нужно. Справа и слева, вверху и внизу — небо.
Спасатель на пляже склонился над спасенной,
его темное плечо — над ее золотистым.
Он делает ей искусственное дыхание — вечное, как поцелуй.
Услышал, как говорили на улице ночью...
Услышал, как говорили на улице ночью. Женский голос — словно это голубка, голубка...
А два моих сына, подумал я, разделены временем, пространством и матерями.
Мир мой смешался. Слезы блуждают во рту, по шее и по вискам.
Меня когда - то любили — там, на террасе. Теперь зелень разрослась, и прошлое ею скрыто.
Я — снаружи. Я — стрелка, сбежавшая с циферблата, но забыть неспособная бег свой счастливый по кругу.
Двигаться по прямой в бесконечность невыносимо, если помнишь и знаешь только блаженство круженья.