Избранные стихи

Глазков Николай Иванович

Эпилог

Рур ликовал, Наступал на Урал, Грыз наш металл, Как бур. Прошла та пора, Грохочет «ура», Урал поломал Рур! 1945

Слово

Слово — мир особый и иной, Равнозначный названному им. Если слово стало болтовней, Это слово сделалось плохим. Это слово пагубно стихам, Это слово — дом, который сгнил. Лучше бы его я не слыхал, Не читал, не знал, не говорил! 1945

«Не размышляя о потомках…»

Не

размышляя о потомках (Им будет легче, нам трудней!) Мы растворяемся в потоках Текущих дел бегущих дней. Настанет день — не станет ночи, Настанет ночь — не станет дня. Так жизнь становится короче Для всех людей и для меня. Но проживу чем больше дней я, Тем лучше зазвенит строка. Так жизнь становится длиннее И глубже: так же, как река! 1945

«Это было на озере Селигер…»

Это было на озере Селигер В тридцать пятом году, И как будто к кому-то другому, теперь Я к былому себе подойду. Тиховодная гладь, байдарка и прочее… Впрочем, молодость хуже, чем старость. А была очень умная лунная ночь, Но дураку досталась. Эта ночь сочетала прохладу и зной. Тишь. Безлюдье. В байдарочном ложе я. И чудесная девушка вместе со мной, Изумительная, хорошая. А вокруг никого, кто б меня был сильней, Кто бы девушку мог увести. И я знал, что очень нравился ей, Потому что умел грести. А грести очень я хорошо умел, Но не ведал, что счастье так просто. А весло ощутило песчаную мель И необитаемый остров. Эта ночь не моя, эта ночь его — Того острова, где был привал. А вокруг никого, а я ничего: Даже и не поцеловал! И такие волшебные звезды висят!.. Вместе с девушкой на берегу я. И я знал, что ее упускать нельзя, Незабвенную, дорогую… Мне бы лучше не видеть ночью ее, А бродить одному по болотам. А вокруг никого, а я ничего… Вот каким я был идиотом! 1945

Боярыня Морозова

Несуразность этой параллели Пусть простят мне господа философы. Помнишь, в Третьяковской галерее Суриков — «Боярыня Морозова»? Правильна одна из двух религий, И раскол уже воспринят родиной. Нищий там, и у него вериги, Он старообрядец и юродивый. Он аскет. Ему не надо бабы. Он некоронованный царь улицы. Сани прыгают через ухабы,— Он разут, раздет, но не простудится. У него горит святая вера, На костре святой той веры греется И с остервененьем изувера Лучше всех двумя перстами крестится. Что ему церковные реформы, Если даже цепь вериг не режется?.. Поезда отходят от платформы,— Ему это даже не мерещится!.. На платформе мы. Над нами ночи черность Прежде, чем рассвет прольется розовый У тебя такая ж отреченность, Как у той боярыни Морозовой. Милая, хорошая, не надо! Для чего нужны такие крайности? Я юродивый Поэтограда, Я заплачу для оригинальности… У меня костер нетленной веры, И на нем сгорают все грехи. Я, поэт неповторимой эры, Лучше всех пишу свои стихи. 1946

«От ерунды зависит многое…»

От ерунды зависит многое — И, верный милым пустякам, Готов валяться я у ног ее Из-за любви к ее ногам. Она, единственная самая,— Душе

живительный бальзам, Лишь на нее глядят глаза мои Из-за любви к ее глазам. 1947

Кольцо

(Эфиопская шутка)

Серый волк придушил овцу, Но недолго жилось стервецу: Резвый конь стукнул волка копытом - И упал волк с хребтом перебитым. Лев голодный бродил по оврагу, Растерзал он беднягу-конягу. Но охотник, отважный и ловкий, Льва сумел подстрелить из винтовки. Не считаясь с умом и талантом, Укусил зверолова тарантул. И овца, что шаталась без дела, Вместе с травкой тарантула съела. Но не видно конца кольцу: Серый волк придушил овцу. 1947

Первое знакомство с Казахстаном

Не росли ни яблони, ни липы, Потому что не было воды. Началась потом дорога Рыбы У Аральского и Кзыл-Орды. Рыбок полосатых и усатых Пассажирам продавали тут. На полупустынных полустанках Слышал я, колеса как поют. Ночь прошла — безводная пустыня Засияла солнцем и водой. Началась тогда дорога Дыни Или показалась мне такой. Шумные арыки неустанно Отражали знойные лучи. На холмах зеленых Теплостана Круглые росли карагачи. 1947

Ташкент 1947 года

Как жара и холод, свет и тьма, Город резко надвое расколот. Если посмотреть на все дома: Старый город там и новый город. Новый город, словно довод веский Супротив экзотики багдадской. Может быть, он среднеевропейский Больше, нежли среднеазиатский. Вызывали у меня доверье Новые арыки, стены, крыши И великолепные деревья, Те, что этажей седьмых повыше. И совсем, совсем иного сорта Старый город глиняной глуши: Не для красоты и не для спорта На глазах у женщин паранджи! 1947

«Рыба преисполнена доверья…»

Рыба преисполнена доверья К рекам непочатой глубины. Рыба любит хвойные деревья Под навесом теневой волны. Рыба любит клен, березу, липу И сквозь листья — кружево небес. Всякий человек, кто любит рыбу, Должен полюбить зеленый лес! 1948

«Я не люблю, когда слова цветисты…»

Я не люблю, когда слова цветисты И строчки перманентно завиты, И облака плывут, как аметисты,— Все это лишь бумажные цветы. Не тот поэт, пронырлив кто и ловок И норовит продать скорее стих, Но точности простых формулировок По формулам природы не постиг. 1948

Белинский

Растет на тротуарах лебеда. Лик белокаменной Москвы спокоен: Вокруг пасутся тучные стада, Слетают стаи галок с колоколен. Спешат студенты в университет, Люд разночинный и мелкопоместный… Один недоучившийся студент Живет на чердаке в каморке тесной. Как землю новую, он открывает стих, Не посчитавшись с мненьем эрудитов. Пред Пушкиным ничтожен Бенедиктов, И Кукольник нисколько не велик. Но всякий, кто сегодня знаменит, И завтра сохранит свою известность. Не всякая печатная словесность, Как колокол во времени, звенит! 1948