Избранные стихи

Глазков Николай Иванович

Волшебник

Человек, достойный вполне Аплодисментов всех, Пришел в ресторан и пошел по стене Вверх. Потом прошелся несколько раз По потолку, не, падая вниз,— И люди, великому чуду дивясь, Научно его объяснить не брались. А впрочем, резво о гравитации Заговорили два знатока, Когда человек, достойный овации, Спустился по стене с потолка. Сидела женщина у окна, В обычное платье одета,— И к ней он направился, ибо она Его вдохновила на это! 1949

Вступление в поэму

Или так начинается повесть, Или небо за тучами синее… Почему ты такая?.. То есть Очень добрая и красивая. Почему под дождем я мокну, Проходя

по затихшим улицам В час, когда беспросветным окнам Непрестанно приходится хмуриться? Никого нет со мною рядом На пустынном мосту Москва-реки, Лишь бросают мне взгляд за взглядом Электрические фонарики. Не имею ;ста тысяч пускай я, Но к чему эти самые ребусы? Почему я тебя не ласкаю В час, когда не идут троллейбусы? Эта мысль, хоть других не новее,— Непреложная самая истина, Ибо если не станешь моею, То поэма не будет написана, А останется только вступленье… Надо быть исключительной дурой, Чтоб такое свершить преступленье Перед отечественной литературой! 1949

Поэт и милиционер

Один поэт, издав свой сборник, Резвиться начал, словно школьник, И так беспечно загулял, Что даже паспорт потерял. О паспорте своем скорбя И обвиняя сам себя, Скитался он, подобно тени, В московском метрополитене, Где, вероятно, просто с горя В тот миг, когда бел свет не мил, Он вынул пачку «Беломора» И машинально закурил. И первый милиционер От ужаса оцепенел И, головою покачав, Сказал ему: — Платите штраф И предъявите документ! Ни паспорта, ни денег нет, Но в тот решительный момент Свой сборник вытащил поэт И с гордостью сказал: — Я сам Вот эту книгу написал! — А как докажете вы это?.. Был очень прост ответ поэта: — Стихи, что в этой книге есть, На память все могу прочесть! Услышав похвальбу такую, Сержант милиции, ликуя, Подумал: «С ним я потолкую! Пускай прочтет, собьется пусть!..» Но с титула до оглавленья Поэт, достойный удивленья, Все строчки помнил наизусть. Тогда сержант сказал: — Ступайте И больше так не поступайте! 1950

На ветках крохотных берез

На ветках крохотных берез Сверкал пушистый иней. Сорокаградусный мороз Стоял над речкой синей. И цвета синего стекла Вода, зимы не зная, Неутомимая текла, Текла не замерзая. Казалось, что сошла с ума Вся водная природа. Стояла финская зима Сорокового года. Бил пулемет. Вода — не лед, Река была преградой. Но вот один отважный вброд На пулемет — с гранатой! А снег белел, и ветер выл Над ледяной горою И ничего не говорил О подвиге героя. Неугомонная вода Текла не умолкая, Не понимая, что звезда Восходит золотая!.. 1951

Мужик

Москва. Декабрь. Пятьдесят первый год. Двадцатый, а не двадцать первый век. Я друг своих удач и враг невзгод И не всегда везучий человек. А за окном обыкновенный снег. Его бы мог сравнить я с серебром. Зачем? Я простоватый человек, Который платит за добро добром. Который понимает, что зимой Снег популярен — потому воспет. А я предпочитаю летний зной И вешних яблонь белоснежный цвет. Мне счастье улыбалось иногда, Однако редко: чаще не везло, Но я не обижался на года, А возлюбил поэта ремесло. Чтоб так же, как деревья и трава, Стихи поэта были хороши, Умело надо подбирать слова, А не кичиться сложностью души. Я к сложным отношеньям не привык Одна особа, кончившая вуз, Сказала мне, что я простой мужик. Да, это так, и этим я горжусь. Мужик велик. Как богатырь былин, Он идолищ поганых разгромил, И покорил Сибирь, и взял Берлин, И написал роман «Война и мир»! Правдиво отразить двадцатый век Сумел в своих стихах поэт Глазков, А что он сделал, сложный человек?., Бюро, бюро придумал пропусков! 1951

Философский разговор

Супруге своей Муж сказал

как-то раз: — Не брей ты бровей, Да и губы не крась, Забудь свой пустой И испорченный вкус, А лучше освой Философии курс! — С тобой я согласна,- Сказала жена.— Материя, ясно, Первично нужна. И юбку, и брючки Я шью из нее И прочие штучки, А также белье. А дух, он вторичней Подкладки дохи, Однако мне лично Нужны и духи! 1953

«Ты, как в окно…»

Ты, как в окно, В грядущее глядишь — И все равно Мужчину победишь. А он, стерня Сто двадцать пять обид, Потом тебя Спокойно победит. Однако вы Перехитрите в быте — И не как львы, Как кошки победите. Потом на нас Потомки поглядят И сложат сказ О том, как победят… Я снова жду С тобой желанной встречи, Но слова «побежду» Нет в русской речи! 1954

Правда

Я поэт. Творю четверостишья Много лет. Может, я других святей и чище? Вовсе нет! Просто знаю, если не вкрадется В душу ложь, То тогда без всякой позолотцы Стих хорош. А проникнет если лицемерье В глубь стиха, Знаю, будет и в павлиньих перьях Чепуха. Повести, рассказы, басни, песни Выйдут в свет… Ничего они не значат, если Правды нет! 1954

Про рыцарей

Вероятно, было весело У кремлевских стен и храмов Рыцарю, чьи латы весили Сорок восемь килограммов. Он, не замечая тяжести Трехпудовых этих лат, Мог кружиться и куражиться На средневековый лад. Рыскал всюду серым волком он И обиды не прощал, Но зато не ведал толком он: Шар земля или не шар? Вот пришла цивилизация. Что же людям принесла Эта вся механизация? Облегчила все дела! Ежели всмотреться пристально, Польза прет со всех сторон: Поезд ходит, книга издана, Существует телефон. Польза есть, притом великая, Массовая, как кирпич. Человек, склонясь над книгою, Может истину постичь. Может на плите на газовой Приготовить он обед. Польза есть, но также массовый От наук бывает вред. Где былая удаль русская, Что гремела с давних пор? Человек стал слабым: мускулы Заменил ему мотор. Он, познавший плод учения, Чуть простудится — апчхи! На глазах его для чтения Приспособлены очки. Ну, а мне милы традиции Презираемых веков. Кое-что готов у рыцарей Перенять поэт Глазков. Не чуму, не мракобесие, Не магический обряд, Не отвергнутый поэзией Крепостнический уклад, Не геральдику рутинную, Не знамена, не гербы, А романтику спортивную Долгих странствий и борьбы! 1954

Про чертей

В чертей хоть верьте, хоть не верьте, Но я скажу вам не шутя: Мне начали являться черти От многодневного питья. Они являлись мне ночами Из тьмы безграмотных веков И с подоконника кричали: — Глазков, Глазков, Глазков, Глазков! Те черти вовсе обнаглели И сразу после пьянваря Расположились на постели, Мне ничего не говоря. Они в количестве немалом Обрушивались на кровать, Барахтались под одеялом И, так сказать, мешали спать. Нечистый этот шум, однако, Меня нисколько не смущал: Я пил живительную влагу, Когда потребность ощущал. Что черти мелкие поэтам? Их не должны пугаться мы!.. Но как-то раз перед рассветом Ко мне явился сам князь тьмы. Он, серый, словно весь из дыма, Стал дуть что было адских сил — И я весомо, грубо, зримо Смертельный холод ощутил… С тех пор… Да сгинет сила злая! Я самому себе не враг: И водку не употребляю, А лишь по праздникам коньяк. 1954