Избранные стихотворения. Быть знаменитым некрасиво

Пастернак Борис Леонидович

«Дик прием был, дик приход…»

Дик прием был, дик приход, Еле ноги доволок. Как воды набрала в рот, Взор уперла в потолок. Ты молчала. Ни за кем Не рвался с такой тугой. Если губы на замке, Вешай с улицы другой. Нет, не на дверь, не в пробой, Если на сердце запрет, Но на весь одной тобой Немутимо белый свет. Чтобы

знал, как балки брус По-над лбом проволоку, Что в глаза твои упрусь, В непрорубную тоску. Чтоб бежал с землей знакомств, Видев издали, с пути Гарь на солнце под замком, Гниль на веснах взаперти. Не вводи души в обман, Оглуши, завесь, забей. Пропитала, как туман, Груду белых отрубей. Если душным полднем желт Мышью пахнущий овин, Обличи, скажи, что лжет Лжесвидетельство любви.

Елене

Я и непечатным Словом не побрезговал бы, Да на ком искать нам? Не на ком и не с кого нам. Разве просит арум У болота милостыни? Ночи дышат даром Тропиками гнилостными. Будешь – думал, чаял — Ты с того утра виднеться, Век в душе качаясь Лилиею, праведница! Луг дружил с замашкой Фауста, что ли, Гамлета ли, Обегал ромашкой, Стебли по ногам летали. Или еле-еле, Как сквозь сон овеивая Жемчуг ожерелья На плече Офелиином. Ночью бредил хутор: Спать мешали перистые Тучи. Дождик кутал Ниву тихой переступью Осторожных капель. Юность в счастье плавала, как В тихом детском храпе Наспанная наволока. Думал, – Трои б век ей, Горьких губ изгиб целуя: Были дивны веки Царственные, гипсовые. Милый, мертвый фартук И висок пульсирующий. Спи, царица Спарты, Рано еще, сыро еще. Горе не на шутку Разыгралось, навеселе. Одному с ним жутко. Сбесится, – управиться ли? Плачь, шепнуло. Гложет? Жжет? Такую ж на щеку ей! Пусть судьба положит — Матерью ли, мачехой ли.

Гроза, моментальная навек

А затем прощалось лето С полустанком. Снявши шапку, Сто слепящих фотографий Ночью снял на память гром. Меркла кисть сирени. В это Время он, нарвав охапку Молний,

с поля ими трафил Озарить управский дом. И когда по кровле зданья Разлилась волна злорадства И, как уголь по рисунку, Грянул ливень всем плетнем, Стал мигать обвал сознанья: Вот, казалось, озарятся Даже те углы рассудка, Где теперь светло, как нем!

«Любимая, – жуть! Когда любит поэт…»

Любимая, – жуть! Когда любит поэт, Влюбляется бог неприкаянный. И хаос опять выползает на свет, Как во времена ископаемых. Глаза ему тонны туманов слезят. Он застлан. Он кажется мамонтом. Он вышел из моды. Он знает – нельзя: Прошли времена и – безграмотно. Он видит, как свадьбы справляют вокруг. Как спаивают, просыпаются. Как общелягушечью эту икру Зовут, обрядив ее, – паюсной. Как жизнь, как жемчужную шутку Ватто, Умеют обнять табакеркою. И мстят ему, может быть, только за то, Что там, где кривят и коверкают, Где лжет и кадит, ухмыляясь, комфорт И трутнями трутся и ползают, Он вашу сестру, как вакханку с амфор, Подымет с земли и использует. И таянье Андов вольет в поцелуй, И утро в степи, под владычеством Пылящихся звезд, когда ночь по селу Белеющим блеяньем тычется. И всем, чем дышалось оврагам века, Всей тьмой ботанической ризницы Пахнет по тифозной тоске тюфяка, И хаосом зарослей брызнется.

«Давай ронять слова…»

Давай ронять слова, Как сад – янтарь и цедру, Рассеянно и щедро, Едва, едва, едва. Не надо толковать, Зачем так церемонно Мареной и лимоном Обрызнута листва. Кто иглы заслезил И хлынул через жерди На ноты, к этажерке Сквозь шлюзы жалюзи. Кто коврик за дверьми Рябиной иссурьмил, Рядном сквозных, красивых Трепещущих курсивов. Ты спросишь, кто велит, Чтоб август был велик, Кому ничто не мелко, Кто погружен в отделку Кленового листа И с дней экклезиаста Не покидал поста За теской алебастра? Ты спросишь, кто велит, Чтоб губы астр и далий Сентябрьские страдали? Чтоб мелкий лист ракит С седых кариатид

Конец ознакомительного фрагмента.