Избранные труды (сборник)
Шрифт:
Светлана Богатырь. Метро № 5. 1985
Из серии Метро. 1984–1985. Собственность автора
Развитие ее ярко выраженной индивидуальности происходило в специфических условиях расцвета фотодокументализма, ретроувлечений и концептуализма, чуждых ее мироощущению. При этом было бы неверно объяснить колористическую серьезность С. Богатырь, ее веру в пластические достоинства живописи некоей особой психической изолированностью, отгороженностью художника от жизни. Ее хрупкие, но одновременно властвующие над зрительским восприятием гармонии родились
И когда С. Богатырь обращается к такой избитой в искусстве последнего десятилетия теме, как Метро (что означает «толпу»), то и здесь она дает свою собственную, независимую и неожиданную трактовку. Люди, сгрудившиеся в поезде и застывшие в неестественных позах, одетые тяжело, по-зимнему, отчего их объемы нарочито «распухают», – вдруг оказываются призрачными, а их громоздкие шапки, шубы, синтетические куртки и сумки светятся изнутри и становятся прародителями новых пластических элементов. Все знаки «овеществления», привычные в поставангарде символы массовой культуры теряют свое грозное обличье, становясь всего лишь хрупкими элементами во внезапно блеснувшем мире свето-цветовых превращений. Неизвестно, что более «реально» – люди или их прозрачные одеяния-оболочки: обладающая весом материя растворилась, растаяла, а вместо нее засиял контур фигур – «аура», объединяющая все разнородное и несоединимое в трепетной «душе мира».
В поздних сериях Прогулки стариков и Набережные светящийся контур-аура становится господствующим. Неповторимость каждого персонажа, изображенного со спины или в профиль, «без лиц», обозначается лишь светящейся линией, уподобленной помещенным рядом с людьми прозрачным антропоморфным безлиственным древесным стволам. Относительность и скоротечность земного бытия персонажей в современных пальто и костюмах сопоставляются с жизнью растений, вечно умирающих и возрождающихся. Мы проникаем в тайну многоплановых пространств, признаком которых является свойство особой «прозрачности», вечно хранящей персональный ореол-след исчезнувшей из плотского мира личности. Светящиеся контуры персонажей наслаиваются один на другой, пересекаются с очертаниями деревьев, демонстрируя призрачность плотских объемов и реальность невидимых простому зрению душевных пространств, постоянно сосуществующих рядом с подверженной тлению косной земной материей. Прогуливающиеся по набережным (то есть по границе земной и водной стихий) старики принадлежат сразу нескольким мирам одновременно. Нейтральный, приглушенный по цвету, темперный фон картин этой серии рождает ассоциации с дальневосточным искусством – японскими ксилографиями и китайскими акварелями с их обостренной флоральной метафоричностью, как результат длительной созерцательной медитации.
Светлана Богатырь. Юг. 1981
Из серии Прозрачные пространства. 1980–1987. Частное собрание, Москва
Медитативная философичность ощущается и в самых последних холстах с персонажами, где обозначенные разноцветными аурами люди летают подобно оторвавшимся от ветвей листьям под порывами внезапного ливня. Однако это живописное, поднявшее в воздух людей ненастье не имеет ничего общего с земной природной стихией, не вызывая чувства тревоги и дискомфортности. Просто к двум стихиям – воды и земной тверди, царившим в Прозрачных пространствах, прибавился воздух, как поэтическое и философское начало и одновременно особая физическая среда, позволяющая видеть свет, преломляющийся в протуберанцах разноцветных сияний. Линии зонтиков над головами персонажей напоминают прожилки листа, если сквозь него смотреть на солнце, а поверхность картин покрывается специфической матовой серебристой дымкой. На отдельных полотнах серии персонажи «заземляются», опираясь одной ногой на почву; напоминание о законах гравитации лишь усиливает ощущение свободного бестелесного полета.
Используя излюбленные художниками восьмидесятых годов приемы самоцитирования, С. Богатырь соединяет в пределах одной композиции поздних летающих персонажей с окнами-ящиками предшествующих «прозрачных пространств», абсорбирующими в себе небо с плывущими облаками. Так рождаются Рассеченные пространства, в которых волшебные кристаллические структуры с осколками неба, раковины и светящиеся следы людей пересекаются в особой предметной среде, какой является
Тут мы непроизвольно начинаем пользоваться поставангардной лексикой, так как сосуды и арбузы, разрезанные груши, зонты, минералы и раковины, переходящие из картины в картину и заселяющие разбившиеся на волшебные осколки небеса поздних Прозрачных пространств, безусловно во многом обязаны своим происхождением поставангарду. Однако принципиальное отличие объектных структур С. Богатырь заключается в том, что предмет-вещь – непременный атрибут концептуальной игры – на ее полотнах утрачивает способность к материализации за пределами двухмерной картинной плоскости. Ее «предмет», по ее же словам, не может «заслонить и загородить то, что за ним». В ее картинах, как в эпоху Кандинского и Клее, Аполлинера и Пикассо, мы снова встречаемся с дерзновенной живописной метафорой, верящей в возможности адекватного пластического выражения субъективного переживания космичности мироздания. Светящиеся прозрачные «аксиомы» С. Богатырь еще раз ставят под сомнение непреложность вынесенного «пластическим достоинствам» в последние два десятилетия приговора.
Все – только ли «по поводу CAMEL»?
О последней живописной серии Александра Простакова [115]
Странное чувство охватывает искусствоведа из России, открывающего для себя в Нью-Йорке русского художника, работающего в Америке уже свыше двадцати лет, а на родине забытого и как бы «неизвестного». Не менее странные ощущения от подобной встречи должен испытывать и художник, давно живущий в изоляции не только от отечественной критики, но и от окружающего его нью-йоркского артрынка с его самовоспроизводством авангардных открытий и пресыщенностью изобретений, уже переставших быть продуктом индивидуального авторского сознания.
115
Статья предназначалась для перевода на английский язык. На русском языке публикуется впервые. – Примеч. сост.
Последняя живописная серия Александра Простакова отмечена почерком яркой творческой личности. Избранный в качестве художественного и смыслового объекта рисунок-эмблема типичных американских сигаретных компаний – CAMEL и LUCKY STRIKE, – позволил художнику высказаться на разнообразные темы: от анализа роли товарных знаков в современной политике до природы живописного образа и функционирования авторских стилей в эпоху их технической воспроизводимости. Специфическая ситуация существования русского художника в эмиграции вносит в стратегию Простакова дистанцию отстраненности от анализируемых объектов. Мимикрия под чужую стилистику не в состоянии спрятать взгляд извне на символы торжества американской рыночной системы и на пробивающуюся изнутри грустную иронию автора, для которого эти «чужие» знаки превращаются на время в средства преодолеть одиночество «в полдень» или «в полночь» (Полуденный CAMEL, Полуночный CAMEL).
Тематически серия делится на группы полотен, посвященных: «торжеству» и «триумфу» CAMEL в современном мире, от США до Египта и стран Азии; экзотичности упаковок CAMEL, рождающих новые романтические варианты «PYRAMID» и «MIRAGE» с неизменными банальными верблюдами – «кораблями пустыни» («camel, camel – desert ship»); упаковкам-перевертышам, превращающим CAMEL в элементы советских лозунгов («Пролетарии всех стран – соединяйтесь!») или в привычную российскую бутылку водки; наконец, странным картинам метафизического толка со стульями, креслами, окнами, нуждающимися в специальных истолкованиях.
Тематическое разнообразие завораживает. Узнавание знакомых лозунгов, банальных выражений, абсурдных знаков, вроде изображения «чашки CAMEL» рядом с «пачкой кофе» на уютном столике, делает картины Простакова созвучными русской поэзии ХХ века, от Хлебникова и Маяковского до обериутов (Введенского, Хармса и др.), развивавших открытия авангарда в Петербурге в двадцатых и тридцатых годах и, видимо, хорошо известных художнику – уроженцу того же города. Последнюю серию Александра Простакова можно с полным правом назвать живописно-поэтической. Слова и буквы сигаретных упаковок становятся элементами поэтического текста, возрождая традиции абсурдизма русской авторской самодельной авангардной книги. Неслучайно Простаков отказывается от прямой имитации типографского шрифта сигаретных пачек, но как бы рисует их заново, оставляя незаконченными концы отдельных литер, вводя дополнительно свой шрифт и, наконец, заканчивая изобразительный текст росписью – неподдельным росчерком руки автора, включенным в композиционную схему. Простаков как бы проектирует сигаретную картину заново, создавая совсем новый постмодернистский текст из известных постиндустриальных знаков.