Избранные труды

Вацуро Вадим Эразмович

означает также «быть пьяным».

«Elle disait aussi que l’'ecume du champagne ressemblait `a une illusion». (Она также говорила, что пена шампанского напоминает иллюзию.)

«Шампанское похоже на хвастуна, в нем часто более пены, чем вина».

Да, она действительно была остроумна в самом точном смысле слова. Как-то она заметила о Крылове: «…писал как Лафонтень, а превзойти его ему мешала лень».

«Яковлев, — сказала Софья Дмитриевна, — расположился жить в свете, как будто у себя дома, и позабыл, что жизнь есть одно мечтание пустое».

Она знала Державина и иронически перефразировала строку из «Водопада».

«Бог так милосерд, что всякому дает по куску говядины. 10 октября».

«Говоря об Аркадине, на слова, что он молод, С. Д. возразила тем, что зато он идиллиями своими равняется Геснеру — по времени» [631] .

Геснер

выпустил первую книгу идиллий в возрасте 26 лет. Софья Дмитриевна помнила и это.

Удивительны эти записи, — читая их, словно слышишь обрывки разговоров стосемидесятилетней давности, видишь возбужденные слегка лица собеседников, — но до слуха доносятся лишь отдельные фразы, а память запечатлевает мгновенные снимки:

631

Медведева И. Н. Указ. соч. C.121: ИРЛИ, ф. 244, оп. 1, № 32, л. 14 об. — 17.

«Quelqu’un ayant dit un bon mot, Ma-me se mit `a rire pour le faire sentir, on sent que la rire 'etait fort 'eloquent».

«Некто сострил, и г-жа П. принялась смеяться, чтобы это стало понятным; понятно было, что смех очень красноречив…»

На ваших ужинах веселых, Где любят смех и даже шум, Где не кладут оков тяжелых Ни на уменье, ни на ум.

— так будет писать Баратынский, — вероятно, по свежим следам этих вечеров.

Где для холопа иль невежды Не притворяясь, часто мы Браним указы и псалмы.

Среди записей яковлевского альбома — «Bon mot de М. Baratinsky»: «Quelqu’un parlant du despotisme du gouvernement Russe. Monsieur dit qu’il planait au dessus de toutes les lois».

«Остроумное замечание г-на Баратынского. Некто говорил о деспотизме русского правительства. Г. Баратынский заметил, что оно парит превыше всех законов» [632] .

Дух времени, заставлявший умы клокотать, властно врывался в дружеский кружок Пономаревой. Вспомним Ореста Сомова, писавшего стихи на свободу, которые ему советовали не давать списывать.

632

Медведева И. Н. Указ. соч. C.121 (исправляю перевод).

Старшее поколение не напрасно пыталось поставить границы разговорам против правительства и не доверяло «баловням-поэтам», в которых видело рассадников «либерального духа».

Ни в чем не следуя пристрастью, Даете цену вы всему: Рассудку, живости, уму, И удовольствию, и счастью; Свет пренебрегши в добрый час И утеснительную моду, Всему и всем забавить вас Вы дали полную свободу; И потому далеко прочь От вас бежит причудниц мука, Жеманства пасмурная дочь, Всегда зевающая Скука… [633]

633

Боратынский Е. А. Полн. собр. соч. СПб., 1914. Т. 1. C.54.

Салон перерастал в литературный кружок. Таких стихов не писали, вероятно, никому из многочисленных хозяек петербургских и московских салонов.

Эпоха неуклюжих полушуточных, полуканцелярских протоколов, надуманных прозвищ, архаических мадригалов оканчивалась для дома Пономаревой.

Наступала эпоха дружеских посланий.

Послания, однако, были обращены

к «Калипсо», «Хлое», «Дориде». Два года назад Баратынский обронил в одном из мадригалов галантное замечание, что дружба с прекрасной девушкой «всегда похожа на любовь». Теперь он мог поверить свое юношеское глубокомыслие собственным зрелым опытом. Дружеские послания были как нельзя более похожи на любовные циклы.

Если бы Баратынский имел обыкновение выставлять даты под своими стихами, мы могли бы по ним восстановить некий абрис его внутренних взаимоотношений с Пономаревой и выстроить своего рода естественно сложившийся любовный «цикл». Но мы не знаем точно даже последовательности обращенных к Пономаревой посланий Баратынского и должны датировать их по шатким и косвенным признакам.

Мы знаем, однако, что два первых послания — «В альбом» («Вы слишком многими любимы…») и, что особенно важно, — «К…о» — существовали уже к марту 1821 года, — в первый приезд Баратынского в Петербург.

Когда написаны два следующих стихотворения, о которых пойдет речь ниже, — мы не знаем. Они были записаны в альбоме Пономаревой и были опубликованы впервые через пятьдесят лет после смерти поэта [634] . Их датируют условно, как и большинство записей альбома, — 1821 годом, иногда 1822-м. Это стихи «В альбом» («Когда б вы менее прекрасной…») и «Слепой поклонник красоты…».

Лирическая тема этих стихов уже несколько иная.

Полгода назад Баратынский в изящных мадригальных строчках выражал недоверие искренности чувства красавицы, привыкшей к легким победам. Сейчас он не доверяет себе. Его лирический герой разочарован; отвергнутый «молодыми волшебницами» в дни юности, он заменил любовь поэзией:

634

Вестн. Европы. 1894. № 3. C.437–438.

Огонь утих в моей крови; Покинув знамя Купидона, Я променял альков любви На верх бесплодный Геликона: Но светлый мир уныл и пуст, Когда душе ничто не мило. Руки пожатье заменило Мне поцелуй волшебных уст! [635]

Эта тема любовного успокоения, купленного прошлыми страданиями, проходит по нескольким стихотворениям Баратынского начала 1820-х годов, и, конечно, ее нельзя понимать как буквальное автопризнание. Но нечто подобное Баратынский полушутя говорил и самой Пономаревой: когда волосы его побелеют, он станет в ряды ее поклонников. Любовный поединок продолжался, и в нем поэт надевал на себя маску элегического героя.

635

Боратынский Е. А. Указ. соч. C.65, 249.

Второе стихотворение еще более интересно, и нам следует прочесть его целиком.

В АЛЬБОМ

Когда б вы менее прекрасной Случайно слыли у молвы; Когда бы прелестью опасной Не столь опасны были вы… Тогда б еще сей голос нежный И томный пламень сих очей Любовью менее мятежной Могли грозить душе моей; Когда бы больше мне на долю Даров послал Цитерский бог, — Тогда я дал бы сердцу волю, Тогда любить я вас бы мог. Предаться нежному участью Мне тайный голос не велит… И удивление, по счастью, От стрел любви меня хранит [636] .

636

Там же. C.47–48.