Избранный (в сокращении)

Борн Сэм

Она вышла из машины. Морозный воздух бодрил. Прислушавшись, она вдруг поняла, что слышит то, чего не слышала долгие годы: полную тишину. Тьма кругом тоже была кромешная. Светили только звезды — и фонарь над дверью дома, в котором, она надеялась, живут Эверетты.

Домик был деревянный, крылечко с двумя ступеньками, и на нем аккуратно стояли два садовых стула. Свет на крылечке внушал надежду, но горел ли свет внутри, непонятно: на окнах висели очень плотные шторы.

Мэгги постучалась. Открыла ей женщина, в которой Мэгги тотчас узнала мать Памелы Эверетт. Директор Шиллинг сказал, что Памела была красивая.

И у этой женщины было лицо бывшей королевы красоты.

— Здравствуйте, — сказала Мэгги, ненавидя себя за то, что собиралась сделать. — Меня зовут Эшли Мьюир. Простите, что потревожила вас в такой поздний час. Но я приехала издалека, чтобы выполнить желание покойного мужа. Вы — Анна Эверетт?

Ошеломленная, женщина, однако, не спешила закрыть дверь. И мужа звать не спешила. Мэгги поднажала.

— Мой муж умер месяц назад. В одном из последних наших разговоров он рассказал мне о своей первой любви. О вашей дочери Памеле.

Женщина побледнела:

— Как вы меня нашли?

— Не я, а мой муж. Целый месяц сидел за компьютером — не знаю, как именно он это сделал. Миссис Эверетт, можно мне войти? Обещаю, что не отниму у вас много времени.

Глядя на нее как на привидение, Анна Эверетт впустила ее в дом.

Здесь все напоминало о Памеле Эверетт: ее большая фотография в костюме для выпускной церемонии, несколько снимков девочки у моря, на лошади, над именинным пирогом со свечами. Миссис Эверетт провела Мэгги в гостиную, где главное место занимал телевизор. Мэгги села на диван. Анна Эверетт застыла на кончике стула.

— Мой муж учился классом старше вашей дочери. Он рассказывал, что она его даже не замечала. Но он был безумно влюблен. Первая любовь. — Мэгги улыбнулась по-вдовьи сокрушенно. — Он говорил, что долгие годы почти не вспоминал ее, пока не узнал свой диагноз. И тут он вспомнил «прекрасную Памелу» и как она умерла от внезапной болезни. И ему больно было, что кто-то может подумать, будто Памела забыта. Потому что она не забыта. Он помнит ее. И ему было важно, чтобы вы об этом узнали. Потому что, говорил он, если люди нас помнят, это значит, что какая-то часть нас продолжает жить.

Мэгги говорила себе, что это ложь во спасение, но ей все равно было стыдно. Когда она увидела, как по щекам Анны Эверетт потекли слезы, она совсем смутилась. И, бормоча извинения, она стала вставать.

— Пожалуйста, не уходите! — взмолилась женщина с такой силой чувства, которая прямо-таки отбросила Мэгги назад на диван.

Анна Эверетт вытерла глаза и, к радости Мэгги, улыбнулась.

— Милая девушка, я двадцать шесть лет ждала этого дня. Я так ждала, что кто-нибудь придет и скажет то, что вы сейчас сказали. Что моя дочь жива. Что ее жизнь хоть что-то значила. Мне запретили в это верить.

— Не понимаю.

— Конечно, не понимаете. Где вам понять. Никто же ничего не знал. Кроме меня. И Рэндалла. — Она возбужденно подалась вперед. — Вы пьете виски, миссис Мьюир? Я пью, — сказала женщина, не дожидаясь ответа Мэгги.

Она достала початую бутылку виски и бокал. Налив себе щедрой рукой, сделала добрый глоток.

— У моей дочери была одна-единственная болезнь: прелестное личико. Вот и вся болезнь. Мы сказали, что она заболела. Так мы договорились.

— Договорились?

— Он заставил нас так сказать. После пожара.

— После

какого пожара? — Ответ, впрочем, Мэгги знала.

— В отеле «Мередит» в Абердине был пожар. Страшный пожар. Объявили, что жертв нет. — Старая женщина помолчала, тень снова легла ей на лицо. — Но это неправда.

— Памела была в этом отеле?

Миссис Эверетт кивнула.

— Мы не знаем с кем. С каким-то парнем, что приехал на каникулы. Использовал ее для секса. Красота была ее проклятием — ее желал каждый мужчина. Мы думали, она ночует у подружки. — И женщина горько улыбнулась собственной наивности. — Утром мы ждали, когда она придет домой, как всегда по воскресеньям после субботней ночи. И тут он возник в дверях, этот мужчина. Он рассказал, что в отеле был пожар, и Памела погибла. — На последнем слове голос ее дрогнул. — Простите.

— Тяжело вам пришлось.

Анна Эверетт вылила остаток виски в свой бокал и осушила его одним глотком.

— Понимаете, я так долго носила это в себе. Рэндалл не позволял мне рассказывать. Но эта тайна грызла меня изнутри. А он так и унес ее в могилу. Этот человек сказал, что Памела погибла. И ее уже не вернешь. И все, что осталось, — это ее репутация. Ее будут вспоминать или как девушку по вызову, которая умерла в неведомо чьей постели, или как королеву красоты школы имени Джеймса Мэдисона. И выбирать нам. От нас требовалось только говорить всем начиная с этого дня, что Памела больна. Потом, примерно через неделю, сказать, что болезнь оказалась серьезной и ее пришлось перевезти в Такому. А еще через неделю будет объявлено о ее смерти. И тогда он заплатит нам много денег, больше, чем Рэндалл зарабатывает за пять лет. Чтобы доказать серьезность своих намерений, он открыл свой дипломат, а там деньги. Много денег. Я никогда в жизни столько не видела. А он обещал, что будет еще больше. Ну, Рэндалл, конечно, швырнул их ему в лицо. Но этот человек чемоданчик оставил — с визитной карточкой. Тянулись часы, мы оплакивали нашу девочку, нашу малышку, но на эти деньги тоже поглядывали. В том чемоданчике было пятьдесят тысяч долларов.

Она сгорбилась и беззвучно всхлипнула. Мэгги подошла, положила руку ей на плечо. Миссис Эверетт схватила ее и крепко сжала.

— И я сказала, что мы возьмем эти деньги. Я приняла их, и Бог меня наказал.

— Теперь я понимаю, — потрясенная, сказала Мэгги.

— Я купилась на его слова. Он сказал, что мы можем на эти деньги построить мемориал Памеле. Или учредить стипендию ее имени. Сохранить память о ней. Так что мы сказали «да». И позвонили по номеру на карточке. Рэндалл звонил. Конечно, никакого мемориала мы не построили. Было стыдно. Представляете, что это такое, — все время лгать о смерти своего ребенка. И тогда мы сами себя изгнали — уехали как можно дальше. Но от совести не убежишь.

Мэгги тихо спросила:

— А деньги? Он платил?

— Да. Они стали приходить на счет в банке, каждый месяц. Я просто не могла себя заставить снять с этого счета хоть пенни. И Рэндалл тоже. Это грязные деньги.

— А от кого они?

— Я же сказала, мы не знали. Сначала не спросили, потому что было не до того. Слишком большое у нас было горе. Глупо, наверное.

У Мэгги на языке уже вертелся следующий вопрос.

— А что этот… парень, с которым она тогда была? Вы его когда-нибудь…