Издалека (Ралион 4)

Бояндин Константин Юрьевич

— Зеркало, — коротко приказал флосс и вновь прикрыл глаза.

Монах сделал шаг к высокому, в рост человека зеркалу.

Зеркало тускло осветилось изнутри. По ту сторону проявилось изображение человека. Не очень чёткие контуры. Видимо, флосс мысленно приблизил то, что видели другие глаза — менее сильные; что воспринял другой ум — менее сосредоточенный.

Чётче. Ближе. Вот, прекрасный кадр — человек вытянулся в полный рост, плащ развевается у него за спиной. Лицо человека быстро приблизилось. Замерло. Унэн лихорадочно искал в рукаве килиан,

запоздало вспомнив о записи. Успел.

Запомнил!

Лицо повернулось — флосс позволил времени проползти вперёд на несколько мгновений.

Улыбка появилась на лице. Ветер откинул капюшон, и стало видно, что волосы человека пепельно–серые. Несмотря на то, что сам он не выглядел старым, глаза его были глазами очень древнего существа.

— Тот человек, Шассим, — сорванным он волнения голосом попросил монах. — Тот, который убегал от нас там… в зале за порталом.

Картинка потемнела и вновь проявилась. Теперь она выглядела гораздо чётче: флосс вспоминал то, что видел сам.

Лицо рывком приблизилось. Замерло.

Запомнил!

Несмотря на разное освещение, чёткость и обстановку, Унэн не сомневался, что видел одно и то же лицо.

Нет. Не одно и то же.

Но очень похожее. Различия были настолько тонкими… что можно было бы считать этих людей близнецами. Да и потом, откуда бы незнакомцу из зала было появиться… в прошлом?

Но что–то общее было. И это главное. Хоть какая–то зацепка.

— Спасибо, Шассим, — он отошёл от зеркала и взглянул на флосса. Тот выглядел, как и прежде, но глаза его налились кровью. Видимо, каждая попытка такого рода дорого обходилась ему.

— Надеюсь, что ты всё записал, — Шассима было едва слышно. — Во второй раз я могу это уже не увидеть.

— Да, — и монах показал ему матово светящийся килиан. — А теперь я буду чувствовать себя куда увереннее. — Монах накрыл шарик рукой, полыхнуло сиреневым, и, когда он отвёл руку, шариков было уже два.

Один из них монах положил в шкаф.

— Мы видели его раньше? — уточнил флосс, всё тем же слабым голосом.

— Да, — ответил Унэн удивлённо. Неужели сам Шассим не видит того, что показывает?

— Ты совершенно в этом уверен?

— Да, — повторил монах после секундного колебания.

— Тогда мы знаем, откуда начинать поиски.

— Верно.

— Завтра, — произнёс флосс удовлетворённым голосом. — Я буду к полудню, — завершил он и улетел прочь.

Монаха едва не сдуло на пол от неожиданности.

XXV

Двенадцать отметок на стене.

Гость делал их кусочком угля, который взял из камина в тот вечер. Двенадцать дней и ночей; солнце здесь всегда находилось за тучами, а ночь всегда была звёздной. Что самое странное, не было луны. Никакой. Ни большой, ни маленькой.

Двойник постепенно приближался к Замку. Гость чувствовал это; ему время от времени снились неприятные сны —

исполненные трудно постижимых и поражающих воображение образов.

Он видел человека, шедшего по лесу, деревья в котором неожиданно вырастали так, что кроны их терялись в облаках.

Он видел огромные сооружения — в голове не находилось подобающего слова — составленные из огромных труб, прямоугольных блоков, кирпича. Всё было ветхим, ржавым, рассыпалось на части. Отовсюду выбегали полчища крыс.

Он видел оживающих мертвецов, пожирающих живьём оцепеневших от ужаса прохожих на улице, и пустыню на месте некогда цветущего города.

Он видел и многое другое, что разум порой отказывался запоминать.

Он не решался ложиться спать в роскошной постели Владыки Моррон, в которой, казалось, могло расположиться на ночлег всё уцелевшее Воинство Иглы. Чаще всего он усаживался в кресле перед камином и засыпал. Просыпался от холода и оттого, что чудовищно затекала шея. Вся мебель в Замке была каменной.

Замок продолжал жить своей жизнью. Зажигались и гасли канделябры и причудливой формы светильники; стол время от времени оказывался накрытым — правда, большей частью нетрудно было заметить, что кто–то только что окончил трапезу. Выбирать не приходилось: вода Океана была мертва, и на десятки миль вокруг не было ни единого живого существа. Оставалось надеяться, что нежданное гостеприимство не прекратится.

Двойник приближался, а Норруана не было.

Гость отважился спуститься в подземелья. Более трёх часов блуждал по скупо освещённым ветвящимся переходам; дважды на него нападали огромные, величиной с хорошую собаку, крысы. Если бы не неведомо откуда взявшийся талант фехтовальщика…

Следующий подземный этаж был полон движущихся стен и ловушек. Самым страшным был лабиринт, занимавший большую часть этажа. Состоявший из множества одинаковых квадратных ячеек, с узкими дверями в каждой из стен и множеством отверстий в полу. Проклятое изобретение включилось, едва Гость имел неосторожность сделать шаг. Каждые пять–шесть секунд открывалась одна из дверей, а ещё через две–три секунды острые металлические штыри поднимались из отверстий в полу — на целый фут, не ниже. Первые два раза Гость уцелел случайно; затем догадался, что надо стоять, прислонившись спиной к одной из дверей, чтобы иметь возможность выскользнуть из ячейки прежде, чем его нанижут на штыри, словно жука на булавку.

Так прошло, вероятно, несколько часов. В конце концов, Гость каким–то чудом оказался у лестницы наверх и поспешил убраться, в относительную безопасность наземного Замка. Кем бы он ни считал себя, Замок не повиновался его приказаниям. У Замка уже был хозяин и оставалось терпеливо ждать его возвращения.

Выбор был невелик. Все комнаты, кроме спальни и кабинета, были недоступны — запертые двери оказались отличным препятствием; кроме того, Гость подозревал, что Замку не очень–то понравится, если он вздумает пробиваться сквозь преграды силой.