Издалека (Ралион 4)
Шрифт:
— Я знаю, — Унэн содрогнулся, припомнив эту историю — последнее и самое мощное вмешательство божества в дела смертных. Такое случалось крайне редко, но если уж случалось, то последствия были тяжёлыми. То, что Ралион отделался всего лишь Сумерками, было очень хорошо. Были случаи, когда исчезали целые народы, а то и миры. Обо всём этом, разумеется, можно было узнать только от богов или аналогичных им существ… но отчего–то все эти истории не давали повода усомниться в их истинности. Боги не лгут, гласит поговорка. Однако и не говорят всей правды, подумал Унэн. Наверное, не зря
Тот, кого звали Незавершённым, вспомнилось монаху, перестал существовать. Появилось иное божество, безымянное, которое условно называли Завершённым. Жаль, что это было без меня, подумалось настоятелю. Гибель и рождение божеств — явление чрезвычайно редкое.
— И всё–таки, чем плохо то, что Лерей цивилизуется? — продолжил он. — Разве не то же самое проделывалось с остальными народами, считавшимися отсталыми — ко всеобщему благу? Островные государства… Киншиар… Многие провинции, входящие в Федерацию, наконец.
— Никто никогда не спрашивал, сколько пролилось крови ради того, чтобы эта цивилизация установилась, — пояснил флосс. — Разум не является основанием для того, чтобы объявить себя выше природы. Разум — это бремя, и бремя тяжёлое. Если разум не тренировать, не закалять, не очищать от сорняков, наконец — он обратится в противоположность себе.
— Зачем меня–то в этом убеждать? — удивился монах.
— Мне показалось, что под словом «цивилизуется» ты понимаешь несколько не то, что привык понимать я.
— Так в чём же, по–твоему, задача разума?
— В том, чтобы оправдать своё существование.
— Интересная формулировка, — покачал монах головой. — Мне казалось, что разумное состояние — всего лишь переходный этап к другой, более достойной цели. Вспомогательный инструмент, так сказать.
— Разум и цель, и инструмент, — произнёс флосс и остаток пути молчал, о чём бы монах ни пытался завести разговор.
В общем–то, Сунь Унэн никогда не был прочь поучаствовать в приключениях. Чем страннее, тем лучше. Умение рисковать было его сильной стороной: он всегда чуял, когда стоит остановиться, а когда можно поставить на карту всё. Поставить и победить.
В конечном счёте, опыт многих прожитых жизней в сочетании с изредка просыпавшимися талантами великого предка что–то значили. Как там ни говорили, был этот предок, несомненно был — пусть в другом месте, в другом мире, в другом времени.
Однако последний километр пути к порталу со странным словом «анектас», начертанным на входе, монаха всё больше разбирали сомнения. А сомнения сродни параличу, слепоте рассудка; подобная слепота может быть крайне опасна.
…Вот он ступает по прохладному камню, вдыхая пыльный воздух заброшенных подземных ходов, и сомнение безостановочно гложет его. Очень простое сомнение: стоит ли оставлять Книгу там, по ту сторону портала? Или лучше вооружиться ею и пойти в наступление на таинственную
Так что же?
Монах обнаружил, что стоит перед порталом, глядя на штриховой силуэт — он сам, и флосс у него на плече; замершие в нерешительности перед препятствием. Жизнь была гораздо проще, мрачно подумал монах, когда я не знал о существовании Книги, о возможности перекраивать мир росчерком пера. Писатели спорят, существуют ли воображаемые миры, где происходят придуманные ими события. Что бы они сказали, если бы увидели Книгу в действии?
— Я не хочу идти внутрь, — произнёс монах, ощущая, что сходит с ума от противоречивых сил, борющихся внутри него. — Я знаю, что это самый простой выход, и всё же…
Портал ярко засветился перед глазами.
Хор голосов грозно зазвучал под сводами черепа Унэна; накладываясь на их неприятное эхо, играла дивная музыка — музыка, которую не в состоянии написать никто из смертных.
Унэн видел, как входит внутрь, как бросает Книгу за первой же попавшейся дверью, как выходит наружу — довольный тем, что сделал. Возвращается к себе в монастырь, садится за стол… и раздаётся стук в дверь.
«Кто там?», — спрашивает Унэн.
«Подарок от вашего доброго друга», отвечает незнакомый голос.
Унэн поднимается со стула, открывает дверь и видит, как курьер срочной почты с поклоном протягивает ему массивный свёрток. И Унэн, даже не открывая его, знает, что там, внутри. Оборачивается, чтобы взглянуть на календарь… и видит, что всё началось сначала.
Тот самый день, середина весны.
Всё сначала…
— Всё сначала? — спрашивает Шассим с сомнением в голосе и энергично взмахивает крыльями. Волна прохладного воздуха приводят монаха в чувство. Книга у него в руках, тяжёлая, прочная и безмолвная. Откуда только что исходила эта, почти явственно слышимая угроза?
— Очнись, Унэн, — послышалось откуда–то издалека, и монах очнулся. Дремать дальше было страшно… но отчего–то не хотелось просыпаться.
— Как видишь, Книга с тобой согласна, — лёгкая насмешка промелькнула в шелестящем голосе Шассима.
В тот же миг мысли встали на место, и монах ощутил, что давление на разум пропало. Каким же оно должно быть, чтобы незаметно просочиться сквозь постоянно удерживаемый «щит»!?
— Ты думаешь, Книга смогла бы устроить нам… новый Зивир? — спросил монах, не ожидая никакого ответа. Откуда, в самом деле, Шассиму знать такие вещи!
— Спроси у неё, — предложил целитель.
— Кто ты? — спросил Унэн, держа Книгу перед собой. Он по–прежнему не ожидал ответа и чувствовал себя немного неловко. Словно ребёнок, застигнутый взрослым в самый разгар приключений в воображаемом мире. Когда жалко оставлять мир, в который так хорошо вжился, и невозможно объяснить взрослому, что этот мир действительно существует.
Книга открылась с такой силой, что монах едва удержался на ногах. Сама собой перелистнулась на последнюю нетронутую страницу. И новым, неровным детским почерком незримая рука принялась выписывать слова.