Издержки хорошего воспитания
Шрифт:
— Это невозможно, — перебила его Йенси, глаза ее заблестели от слез, — в феврале я уезжаю на восток.
— На восток? О, должно быть, собираетесь кого-то навестить?
Она кивнула.
— Да, собираюсь, — солгала она, — поэтому едва ли стоит теперь устраиваться на работу. — Ей хотелось рыдать, но она усилием воли сохраняла надменное выражение лица. — Я бы с удовольствием попробовала тоже писать какие-нибудь заметки, но так — для развлечения только.
— Да, уж там есть чем поразвлечься, — согласился мистер Хедж с некоторой долей иронии, — впрочем,
— О да, немалая! — Несколько сотен, и она это знала.
— Ну что же, полагаю, отдых, смена обстановки — это именно то, что пойдет вам на пользу.
— Да. — Губы Йенси дрожали. Она встала, едва сдерживаясь; мистер Хедж казался таким безразлично-холодным. — Затем я и уезжаю. Мне нужно хорошенько отдохнуть.
— Думаю, это разумно.
Сложно предположить, что сказал бы мистер Хедж, увидев с десяток черновиков некоего письма, написанного ею тем же вечером. Вот два самых первых из них. Слова в скобках предполагают варианты замены.
«Дорогой Скотт! Поскольку мы не виделись с вами с тех пор, как я имела глупость разрыдаться у вас на плече, я решила написать Вам, что очень скоро собираюсь на побережье, и была бы рада встретиться с Вами за обедом (ужином) или еще где-то. Все это время я жила (оставалась) в отеле „Гайавата“, намереваясь встретиться с тетей, которая в этом месяце (весной) должна вернуться из Китая. Тем временем я получила множество писем, открыток и т. д., в которых друзья зовут меня на восток, поэтому и решила съездить. Итак, я бы хотела встретиться с вами…»
На этом черновик обрывается — в таком виде он и был отправлен в мусорную корзину. Просидев час, она произвела на свет следующее:
«Дорогой мистер Кимберли! Я часто (иногда) спрашиваю себя, как-то Вы поживаете со времени нашей последней встречи? В следующем месяце я отправляюсь на побережье перед тем, как поехать в Чикаго в гости к тете, и мы обязательно должны повидаться. Я почти совсем не выхожу, но мой доктор настоятельно рекомендует мне сменить обстановку, посему я предполагаю шокировать поборников приличий своим легкомысленным визитом на восток…»
И наконец, наступив на горло собственной песне, она написала сухую записку без пояснений и оговорок, изорвала ее и легла спать. Наутро, опознав записку в мусорной корзине, она решила, что это все-таки лучший возможный вариант, и отослала чистовик следующего содержания:
«Скотт! В двух словах хочу сообщить Вам, что я приеду в „Риц-Карлтон“ седьмого февраля и, вероятно, пробуду там дней десять. Если Вы позвоните мне как-нибудь дождливым днем, я приглашу Вас на чай.
VII
Йенси поселилась в «Рице» только потому, что однажды в разговоре со Скоттом упомянула, что всегда останавливается именно там. Когда она приехала в Нью-Йорк — холодный Нью-Йорк, необычайно
Ее счет в банке изрядно отощал, и в конце концов, скрепя сердце, пришлось разорить сокровенные три сотни, чтобы сменить траурное черное платье на симпатичное, нежное и не вполне траурное.
Войдя в отель как раз в тот момент, когда изысканно одетые постояльцы собирались на завтрак, она решила, что удобнее будет напустить на себя вид скучающей непринужденности. Клерки за стойкой наверняка знали о содержимом ее бумажника. Она воображала, что мальчишки-коридорные хихикают, поглядывая на заграничные наклейки иностранных отелей, которые она отпарила от старого отцовского чемодана и прилепила к своему. Эта последняя мысль ужасала ее. А вдруг эти самые отели и пароходы с громкими названиями уже давным-давно лежат в руинах или ржавеют?
Барабаня пальцами по стойке, она думала: а если ей откажут здесь, сможет ли она заставить себя улыбнуться и удалиться достаточно невозмутимо, чтобы обмануть двух богато одетых дам, стоящих рядом? Самоуверенности двадцатилетней девушки должно хватить, чтобы испариться! Три месяца жизни без покровительства и защиты оставили неизгладимый след в душе Йенси.
— Двадцать четыре шестьдесят два, — безразлично произнес клерк.
Ее сердце снова забилось ровно, когда она последовала к лифту за мальчишкой-коридорным, мимоходом бросив равнодушный взгляд на двух разодетых дам. Какие у них юбки — длинные или короткие? Длинные.
Интересно, а на сколько можно удлинить ее костюмную юбку?
За обедом ее дух воспарил. Ей поклонился метрдотель. Тихая трескотня бесед, приглушенный гул музыки утешили ее. Она заказала «королевскую дыню», яйца «сусет» и артишоки. Мельком взглянув на появившийся у тарелки счет, она черкнула на нем номер своей комнаты. В номере она раскрыла на кровати телефонный справочник и попыталась найти своих давно разбросанных по стране нью-йоркских приятельниц. Но когда телефонные номера с гордыми примечаниями «Плаза», «Серкл» и «Райнлендер» уставились на нее, она неожиданно почувствовала холодный порыв ветра, сдувший ее неустойчивую самоуверенность.
Эти девушки, знакомые по школе, по каникулам, или по вечеринке, или даже по выпускному балу в колледже, — на что могла она притязать у них, чем очаровать теперь, несчастная и одинокая? У них были возлюбленные, свидания, развлечения, расписанные на неделю вперед. Ее навязчивая памятливость может их даже раздосадовать.
Но четырем подругам она все-таки позвонила. Одной не было дома, другая уехала в Палм-Бич, третья — в Калифорнию. Единственная подружка, которую удалось застать, радостно сообщила Йенси, что лежит в постели с гриппом, но позвонит ей сразу же, как только выздоровеет и сможет выходить. После этого Йенси сдалась — с подругами не получилось. Придется создавать иллюзию веселья по-другому. Создание такой иллюзии было обязательной частью ее грандиозного плана.