Изгнание дьявола из моей лучшей подруги
Шрифт:
– Ты как? – спросила Эбби.
Подняв голову и посмотрев на дверь, Гретхен прошептала:
– Я ее убью… Только не говори, что я это сказала, – добавила она, утерев нос и подняв глаза на Эбби.
Эбби вспомнила, как прошлым летом они прокрались в комнату родителей Гретхен и открыли ящик в прикроватном столике ее папы: там, под старым номером «Ридерз Дайджест», лежал маленький черный револьвер. Гретхен его вынула и нацелилась сначала на Эбби, потом на подушки – сначала на одной постели, потом на другой – шепча: «Пиф-паф!»
Сейчас Эбби вспомнила этот
Через несколько недель все это забылось, и Ланги взяли Эбби с собой на десять дней отдыхать на Ямайку. Они с Гретхен сделали себе дреды, постоянно звеневшие при ходьбе, Эбби заработала солнечный ожог, а еще Ланги с ней каждый вечер играли в «Уно», и Эбби почти каждый раз выигрывала.
– Ты шулер! – говорил папа Гретхен. – Поверить не могу, что дочь привела в нашу семью шулера!
Эбби впервые попробовала акулу, оказавшуюся на вкус как стейк из рыбы. Они с Гретхен тогда впервые поссорились: Эбби в их комнате постоянно слушала «Eat It» Странного Эла, и в предпоследний день обнаружила, что вся кассета облита розовым лаком для ногтей.
– Прошу прощения, – ответила Гретхен, выговаривая каждое слово, будто королева, – это была случайность.
– Нет, не была! – заявила Эбби. – Ты только о себе думаешь! Я – веселая, а ты – вредная!
Они все время пытались определить, кто из них была какой: в последний раз было решено, что Эбби – веселая, а Гретхен – красивая. Вредной никто из девочек до сих пор не был.
– А ты таскаешься за моей семьей только потому, что ты нищая! – огрызнулась Гретхен. – Господи, как ты мне надоела!
(У Гретхен постоянно болели зубы из-за брекетов, а у Эбби – голова из-за слишком тугих дредов.)
– Знаешь, какая ты? – продолжала Гретхен. – Ты тупая! Постоянно играешь свою дурацкую песню, хотя она – для детского сада! Мне надоело ее постоянно слушать! Песня дурацкая, и ты сама дурацкая!
Эбби заперлась в ванной, откуда маме Гретхен пришлось ее выманивать, когда пришло время ужина. Эбби ела на балконе, в одиночестве, терпя укусы насекомых. Когда той ночью погас свет, кто-то забрался в постель Эбби – это Гретхен нырнула под одеяло и прижалась.
– Прости, это я тупая, а ты классная, – прошептала она, обжигая ухо Эбби дыханием. – Эбби, не злись, пожалуйста. Ты – моя лучшая подруга.
В седьмом классе они впервые побывали на вечеринке, где танцевали медляк и обжимались. Эбби раскачивалась под «Time after Time» в паре с Хантером Приоле; потом они поцеловались с языком. Огромное пузо Хантера Приоле оказалось жестче, чем ожидала Эбби; владелец его сильно потел, пах отрыжкой, а его губы хранили вкус жвачки и колы. До конца вечера Хантер Приоле преследовал Эбби в надежде, что она ему даст, так что та, наконец, спряталась в туалете, а Гретхен
Потом наступил день, изменивший жизнь Эбби навсегда. Во время обеденного перерыва они с Гретхен относили на место свои подносы, обсуждая, что надо перестать питаться школьным фастфудом, как маленькие детки – пора приносить с собой здоровую пищу и обедать на воздухе, как все. Тут девушки увидели у окна для подносов Гли Уонамейкер – она заламывала руки и пальцы, глядя блестящими, покрасневшими глазами в большой мусорный бак. Оказалось, Гли положила пластинку для зубов на поднос, а потом выбросила в мусор и теперь не знала, в каком она пакете.
– Мне что, рыться в каждом?! – рыдала Гли. – Это уже третья пластинка… Папа меня убьет…
Эбби хотела уйти, но Гретхен твердо решила помочь Гли. Уильям, заведовавший столовой, отвел подруг на задний двор и указал на восемь черных пластиковых пакетов, доверху набитых теплым молоком, недоеденными квадратными пиццами, фруктовыми салатами, растаявшим мороженым, сырыми палочками картошки фри и сгустками кетчупа. Стоял апрель, на солнце остатки еды быстро нагрелись, и Эбби за всю жизнь не слышала худшей вони.
Она не знала, зачем они с Гретхен пошли помогать Гли. У Эбби не было ни пластинок, ни даже брекетов – все остальные их носили, но родители Эбби не хотели тратить деньги на стоматолога или что-либо еще. Эбби приходилось два раза в неделю надевать одну и ту же темно-синюю вельветовую юбку и носить две белые рубашки, которые от частой стирки уже становились прозрачными. Мама Эбби работала сиделкой на дому, и девушка стирала себе сама.
– Я целый день стираю для других, хоть ты делай что-нибудь сама! – говорила ей мама. – Или у тебя рук нет?
Папа Эбби некоторое время работал менеджером в молочном отделе «Фэмили Доллар», но после того, как он случайно пустил на полки партию молока с истекшим сроком годности, его уволили. Тогда мистер Риверз повесил табличку в магазине товаров для хобби «Рэндиз» и стал чинить двигатели самолетиков с дистанционным управлением, но клиенты жаловались, что он все делает очень медленно, и его заставли убрать табличку. Теперь у папы Эбби висела табличка «Починю любую газонокосилку за 20 долларов!» на бензоколонке «Оазис» на Коулмэн-Бульвар. Мистер Риверз теперь почти ни с кем не говорил, а только таскал сломанные газонокосилки во двор дома.
Эбби начинало казаться, будто она больше не выдержит; будто все, что она делает, бессмыссленно; будто ее семья катится по наклонной плоскости, в конце которой – обрыв, и тащит ее за собой; будто каждая контрольная была вопросом жизни и смерти, и, если не сдать любую из них, ее стипендию отберут, а саму Эбби выгонят из Олбемарл, и они с Гретхен больше не увидятся.
Теперь, стоя за столовой перед восемью пакетами, источавшими жуткую вонь, она чувствовала, что вот-вот заплачет. Почему она помогает Гли, у которой папа – биржевой маклер? Почему ей никто не помогает?! Эбби не знала, почему, но в тот миг она изменилась: что-то в ее голове щелкнуло, и она вмиг посмотрела на все иначе.