Изгнание норманнов из русской истории. Выпуск 1
Шрифт:
В 1845 г. А. В. Старчевский в солидном по объему «Очерке литературы русской истории до Карамзина» (вначале помещенного на страницах «Финского вестника») утверждал, что труды Байера, которого он, уже согласно сложившейся практике, привычно именует «величайшим литератором и историком своего века», имели «благотворное влияние» на разработку отечественной истории (он справедлив в своей догадке, что варяги - скандинавы, доказал, что скифы и сарматы, с которых начинали русскую историю, к ней не относятся). Хотя тут же отметил, что ученый был лишен «главнейшего средства» для исследования русской истории, ибо не знал русского языка и не использовал русские памятники.
Но данному заключению придал, видимо, из врожденного чувства преклонения нашей науки перед этим человеком, неожиданный оборот, показывающий к тому же самый поверхностный уровень представления автора о варяго-русском вопросе и его источниковой базе: якобы Байер коснулся той эпохи, «о которой сведения можно заимствовать исключительно из иностранных источников» (так, следует напомнить, думал в 1749 г. Миллер, отказавшись
Высказал он и мнение, что «славяноманы должны признать основателем своей школы» В. К. Тредиаковского (т. к. он выслушал курс исторических наук в Парижском университете у Ш. Ролленя, в связи с чем мог иметь некоторые понятия о истории как науке). После чего Старчевский принялся убеждать, что «Ломоносов имел гениальное призвание собственно к обработке естественных наук», а остальными предметами занимался или по поручению правительства, «или по собственному сознанию необходимости заложить здание русской науки во всех направлениях», и что его труды по истории, вызванные соперничеством с Миллером, «не MoiyT выдержать исторической критики», ибо он «не обладал знанием необходимых языков, польского, скандинавского, и не имел под рукой летописей, которые долгое время были погребены в библиотеках и архивах, дожидаясь Миллеров, Шлёцеров. Взяв в рассмотрение все эти обстоятельства, не удивимся незначительности заслуг Ломоносова на поприще русской истории». Дополнительно к тому им было указано, что он, «с такою завистью» смотря на занятия Шлецера историей России, донес Сенату о его намерении отправиться за границу и «написать там русскую историю, которая не будет к славе русского народа», и что «Древнюю Российскую историю» Ломоносов начал создавать «под старость, несмотря на слабое здоровье»[222].
1845 г. Ф. Святной, повторив сказанное в 1842 г., отметил, во-первых, ведя речь о неопределенности летописного выражения «из немец», что называть какой-нибудь народ по имени другого «в географическом, религиозном или ином отношении было весьма обыкновенным делом» - назывались же русскими поляки и прочие католики римлянами, латинами, русские у скандинавов и северо-западных немцев - греками, а греки сами себя величали ромеями, римлянами, во-вторых, что ПВЛ, вопреки утверждениям А.Х.Лерберга, говорит не о родстве руси со шведами, готами, урманами и англянами, когда упоминает их в одном ряду, а приводит эти германские племена в пример для пояснения того, что подобно им русь, как представительница Западной Европы, именовалась варягами[223].
В 1846 г. М.П. Погодин подробно остановился во втором томе своих «Исследований, замечаний и лекций о русской истории» на критике антинорманистов М.В.Ломоносова, В.К.Тредиаковского, Г.Эверса, И.Г.Неймана, М.Т.Каченовского, Г.А.Розенкампфа, С.Скромненко (С.М.Строева), Ю.И. Венелина, М. А. Максимовича, Ф.Л. Морошкина, Н.И. Надеждина. Параллельно с тем раскрывая положения норманистов Г.Ф.Миллера, Ю.Тунманна, Ю.Ире, А. Л. Шлецера, Н.М.Карамзина, И. Ф. Круга, а также Ф. Г. Штрубе де Пирмонт, П. Г. Буткова, Г. Ф. Голлмана, Ф. Крузе, И. С. Фатера, хотя и считавших варягов германцами (готами, немцами, датчанами, в целом норманнами), но выводивших их, с учетом отсутствия на Скандинавском полуострове каких-либо следов имени «русь», соответственно из Ризаланда- Рюссаланда (северное побережье Ботнического залива), из Рустрингии (побережье Северного моря западнее Ютландского полуострова, нижнее течение Везера), из Розенгау (местность на юге Ютландии), с северных берегов Черного моря.
Историк доводил до сведения читателя, что Ломоносов выводил варяжскую русь с Южной Балтики из-за «ревности к немецким ученым, для него ненавистным» (т. к. они доказывали ее норманское происхождение) и патриотизма, который не позволял «ему считать основателями русского государства людьми чуждыми, тем более немецкого происхождения» (здесь же им было сказано, что какое-то время сам находился под влиянием мнения Ломоносова о славянстве варягов). А в адрес Морошкина заметил, что он отыскивает русь «везде». Молчание скандинавов о Рюрике Погодин объяснял тем, что водворение Рюрика в Новгороде «было сначала маловажно, и не обратило на себя ни чьего внимания. Последствия совершенно не соответствовали началу. При том свидетельство о Рюрике могло пропасть». Но и в этом случае он выявил серьезное противоречие в выводах Шлецера: шведы начали называть себя росами, услышав данное имя от финнов, следовательно, дома они так себя не именовали, а это означает, что шли они не из Рослагена, на чем настаивал Шлецер (если же они называли себя россами, как уроженцы Рослагена, то их нельзя почитать шведами и нельзя понимать Вертинские анналы, как понимали Тунманн и Шлецер). Ученый не сомневался, что немцы XVII в. Б. Латом и Ф. Хемниц «приписали» ободритскому князю Годлибу (Годлаву) сыновей Рюрика, Синеуса и Трувора.
Тогда же он констатировал, признавая, как и в 1841 г., неубедительность важнейших положений норманской теории: «Заключаю, кто были именно варяго-русь и где они жили - не решено до сих пор с достоверностию, и едва ли когда-нибудь будет решено, за недостатком сведений. Я не считаю даже этого вопроса слишком важным», и что вопрос «откуда происходит имя варягов-руси» - «вопрос также любопытный, но не более!...
А. Н. Попов в 1847 г., специально обратившись к концепции русской истории Шлецера, указал на несколько принципиальных ее положений, не выдерживающих критики: что восточнославянские племена до прихода варягов находились в диком состоянии, что история Руси, как и Западной Европы, должна была начаться завоеванием, что новгородские словене получили имя от своих победителей руссов-шведов. И во всех затруднительных случаях, замечает исследователь, Шлецер «сваливает вину» на переписчиков Нестора, якобы исказивших его, и стремится восстановить «первоначальные слова летописца». Попов также подчеркнул, что мнение о славянской природе руссов существовало в России задолго до Ломоносова. В том же году М.П. Погодин, отвечая на критику своего бывшего студента Попова, горячо говорил: «Я сам не пристрастен к немцам, но Шлецер, Миллер, Стриттер - это благодетели русской истории, и забывать их услуги или отзываться о них как о людях обыкновенных, своекорыстных, - есть просто неблагодарность», что метода Шлецера, «его приемы, его уроки, его впечатления, его огонь - о, их достанет еще на много поколений, имеющих уши слышати и разум разумети!... Шлецер показал достоинство наших летописей, сравнил с иностранными, представил их древность и правдивость, подал понятие о списках, научил их сравнивать, доказал важность вариантов и необходимость изданий, дал примеры доказательств, представил образцы изданий, ученых рассуждений, возбудил охоту разыскивать, дал отведать сладости открытий, привел в движение дух: вот его заслуги». После чего, признав, что его «результаты... теперь уже ничего не значат», предложил не заострять внимание на ошибках Байера, Миллера, Шлецера и оставить «стариков» в покое[225].
В 1848 г. в столице России вышли в свет посмертные «Forschungen in der alteren Geschichte Russlands» («Исследования древней истории России») академика И.Ф. Круга (ум. 1844 г.). В предисловии к ним, написанном одним из самых активных пропагандистов норманства варягов и руси ААКуником, и озаглавленном «Различные известия об историческом поприще Круга» (с некоторыми сокращениями оно было помещено в 1849 г. в «Журнале Министерства народного просвещения» на русском языке под названием «Очерк биографии академика Круга»), дается, через проекцию разных лет, рецензий и мнений, изложенных в том числе и в частных письмах, оценка как герою очерка, так и ряду его современникам, в той или иной мере занимавшемуся варяго-русским вопросом. Так, приведены высокие отзывы Круга о «патриархе нашей истории» А.Л.Шлецере, указавшем «мне путь, которого должно держаться...» (в свою очередь Куник резюмирует, что появление «Нестора» Шлецера много способствовало к пробуждению и оживлению исторической деятельности, распространяя дух критического исследования. С этого времени начинается собственно критическая... эпоха русской историографии»). Но при этом Круг, по мнению Куника, не был поклонником знаменитого историка и даже «отважился обличать его в опрометчивости и поправлять» в 1805 г. в своих «Критических разысканиях о древних русских монетах», т. е. тогда, когда Шлецер «приобрел такое уважение, что многие историки не смели прямо противоречить ему даже и там, где он был недовольно тверд в своем знании: так страшна была его беспощадная критика, какою он поражал своих противников» (и если для многих в России он был «как бы кумиром», то «другие едва могли скрывать свою мелочную ненависть и зависть к геттингенскому критику», что его «критическая метода исторического исследования оценена была немногими. Любители истории, искавшие в ней только удовлетворения патриотическому чувству, питали к критической методе даже отвращение»).
Куник отмечает, что ни работа Круга, ни рецензия на нее в «Московских ученых ведомостях» (1806 г., № 1) профессора И.Г.Буле, «которая, казалось, прямо была направлена к тому, чтобы раздражить Шлецера против Круга» (так, в ней говорится о «сатирической колкости» Шлецера в отношении русских историков, что Круг «хорошо знает русский язык, а потому может лучше и правильнее разбирать и изъяснять, нежели г. Шлецер...», что он подтвердил некоторые летописные события, «коих достоверность именно оспаривал г. Шлецер», и доказал «основательно и подробно, что Россия не только до владычества монголов, но еще до правления Святослава... находилась на высшей степени образования, нежели как обыкновенно думают...»), не вызвали недружбы «между основателями» строго ученого обрабатывания русской истории...». Шлецер весьма благосклонно отнесся к книге Круга и его критическим замечаниям в свой адрес. Как он писал ему в письме в марте 1806 г. и рецензии, напечатанной в «Gottinger gelehrte Anzeige» (1806, № 163), «сочинение Ваше поразило меня! Со времени Байера это решительно первое сочинение о древней русской истории...», в котором присутствуют «истинно ученая критика (хотя слишком часто смелая) и начитанность в иностранных источниках: качества, каких явно недоставало до сих пор у русских ученых при обработке их древней истории».