Изгнание в рай
Шрифт:
Георгий Сазонов дядьке на «мерине» отрезал:
– Не. Я в такие игры не играю.
Мужик загоношился:
– Тогда по расписке плати. Или сразу твоему батяне звоним?
– Да куда хочешь звони. Я «вышку» получать не хочу, – буркнул Сазонов.
– Да это розыгрыш обычный! Типа первоапрельского!
– Ага. За который пожизненное дают, – упорствовал Жорик.
– Вот ты тупой, – начал возмущаться дядька. – Пожизненное дают, если заложников убивают, понял? А я тебя, наоборот, заклинаю, прошу: чтоб ни один
– А они меня опознают.
– И опять дурак. Читай Уголовный кодекс. Если ты заложников освободил добровольно, уголовная ответственность не наступает, – авторитетно заявил дядька. – Так что искать тебя никто не станет. Кому ты нужен – опознавать еще тебя?
– Не, все равно не буду. За двадцать штук мараться? – твердо молвил Георгий.
– А за сто? – вкрадчиво произнес мужик.
– Сто чего?
– Сто тысяч долларов.
Жорик зашевелил губами – переводил в рубли. Получалось много. Очень много.
А дядька продолжал искушать:
– Естественно, твою расписку сразу рвем. Аванс дам прямо сейчас. И еще на расходы.
И пачкой пятитысячных шлепает.
Жора и хотел смолчать, но не удержался, прохрипел:
– Сколько тут?
– Полмиллиона. Наших, деревянных. Плюс сто тысяч долларов, когда дело сделаешь.
Офигеть. Машину можно прямо сейчас брать. И вискаря – хоть цистерну.
…Дело на первый взгляд никаких особых тягот не предвещало.
Мужик показал фотографии: тетка (лицо, Жорику показалось, малость придурочное). И девчонка восьми лет. Никакой охраны, в школу, на кружки мамаша водит дочку пешком.
– Не, у школ стремно. Там народу всегда полно. И камеры, – затревожился Жорик.
Однако дядька отмахнулся:
– Я уже все продумал. Прихватишь их по пути в театр. Через два дня. Вечером. Пойдем, маршрут покажу.
И самолично провел от дома, где жертвы жили, до метро. По пути объяснял:
– Вот это – прямая дорога к станции. Но все ходят наискосок, через поликлинику. Место проходное, шумное. И заезд туда свободный, ворота с двух сторон открыты. Номер тряпкой завесишь и притаишься под любым деревом.
– Ага, а как мне их в тачку затаскивать?
– Прояви смекалку, – хмыкнул мужик. – Но вот подсказка. Тетка раньше в детдоме работала, жалостливая. И девчонку так воспитывает. Помоги слабому, всякая такая хрень. Я сам видел – тут, в поликлинике. Они какую-то бабку с клюкой до дома провожали и сумки ей несли.
…Ну, хромым Жорик прикидываться не стал. А слепого, когда пришел час «Х», сыграл добротно. Чуть реально не растянулся носом в асфальт. Зато мама с дочкой сразу кинулись через подъездную дорожку переводить. Прямо к его машине. А тряпки хлороформом он загодя пропитал, положил поудобнее. Ни взрослая, ни девчонка даже пискнуть не успели. Затащил обеих на заднее сиденье, накрыл одеялками старыми – и вперед. Про симки телефонные тоже не забыл – вытащил из аппаратов и вышвырнул
…А с каким невинным лицом Севка тогда плел: «Чего волнуешься? Гуляют они. Или в «Детский мир» пошли».
Томский от души влепил другу под ребра.
Захлопнул дверь в подвал. Вышел во двор, рассеянно огляделся.
Испанский тихий вечер. Медовый запах трав, гуденье пчел. Издалека, из деревни, доносится музыка. Искрится снежной шапкой гора Муласен.
Михаил рухнул лицом на землю.
Леночка, доченька ты моя! Что тебе вынести пришлось?!
Низко над ним летали, рвали сердце щебетом птицы. Не ласточки – какие-то местные.
Что ему сделать? Кому продать душу? Как вернуть своих любимых девочек сюда, в эту красоту?
Он вцепился ногтями в землю, грыз ее. Бился в жесткую траву головой. Ждал: вот сейчас плеча коснутся нежные пальчики. Леночка шепнет: «Папа, ну, что ты! Вставай!»
Вот сейчас, еще минуту!
Но никто к нему не подходил. И слышал он лишь беспечную птичью разноголосицу. Да от крыльца доносился тихий Настин плач.
…Когда Леночка пришла в сознание, то почти обрадовалась. Мама рядом, связаны только руки, причем некрепко, и за окном мелькают очень обычные подмосковные пейзажи.
Не все потеряно пока. Нужно спасаться, бороться. Только как?
Выпрыгивать из машины на ходу она не решилась. Мама испугается, да и правда опасно. К тому же голова еще дурная – чем-то отравил ее мерзкий парень, во рту кисло, тошнит, перед глазами все плавает.
Вскоре автомобиль свернул на ухабистую дорогу (кругом лес). Дальше – въехал в какую-то чахлую деревеньку. Кругом грязища, рухнувшие заборы, кривые избы.
И остановился.
Девочка чувствовала себя почти хорошо. Попыталась подбодрить улыбкой маму. Та – бледная до синевы – с трудом растянула губы в ответной улыбке.
Похититель заглушил двигатель. Вышел из-за руля, открыл пассажирскую дверь. Неумело наставил на них охотничье ружье и приказал выходить.
Леночка осторожно осмотрелась. Еле удержалась, чтобы не фыркнуть. И это называется киднеппинг? Она читала: когда детей похищают, их держат в абсолютно укромных местах. За высоченными заборами. А тут – даже не во двор въехал, а остановился прямо на улице, у изгороди (наполовину рухнувшей). За ней – жалкий деревенский домик.
Но у мамы лицо испуганное. Шепнула дочери: «Делай, что он говорит».
Лена кивнула.
Однако, едва ее нога коснулась земли, вскрикнула:
– Менты!
И, хотя руки связаны за спиной, молнией ринулась прочь. В два прыжка выбежала со двора, оказалась на улице. Мчалась мимо домов и горланила:
– Спасите! Убивают! Пожар!!!
Она не сомневалась: кто-нибудь да выглянет ей навстречу. Даже в умирающих деревеньках должен найтись хоть один человек. Ветхая бабуля, пьяненький мужичок.
Однако сплошная тишина стояла – только топот от ее собственных лихорадочных скачков.