Изгнание. Книга 1
Шрифт:
Ощущение юного тела, шелковистость кожи - все было бесподобно, не сравнить с отреставрированными прелестями старых элитарий, - и такой свежий запах исходил от кожи, от дыхания, - вот это и есть молодая подружка... Как приятно! Хочется брать ее вновь и снова, а она и не сопротивляется, но лежит неподвижным каменным истуканом...
В моменты страсти я неосознанно сжимал ее тело как клещами, - она вздрагивала, но никогда не жаловалась. Терпеливая, или не чувствует боли? Но отнюдь не мазохистка, - никакого удовольствия на лице не написано, только одна бесконечная
Похоже, мое поведение Церта приняла как данность и сумела приспособиться, но ни разу за долгие ночи и дни любви она не ответила мне поцелуем, не подарила моему телу никакого иного удовольствия, - словно живая кукла из безумно дорогого льда Тефии...
После той ночи больше разговора не было об уходе Церты из моего дома: она мне стала необходима как воздух. С каждым днем я все яростнее брал ее, словно рассчитывая на ответную реакцию, но она, похоже, была полностью холодна к сексу. Или еще не проснулась как женщина...
Необходимо было как-то зарегистрировать ее пребывание в моем доме. Ей нужны были новые документы. Она об этом даже не заикалась, словно пребывая в неком ступоре: похоже, у нее впрямь беда приключилась дома.
Пришлось задействовать старые связи: один парень с Муны, старше меня на пару лет, также осел на Земе, - он официально занимался рисованием карандашных набросков богатых господ, а неофициально - помогал сотворить "новые" документы для разыскиваемых лиц.
С его помощью мне удалось получить информацию о пропавшей несколько лет назад девице Церте Мар, родом из провинции Бельгика. Вот на эту неизвестную девицу мы с другом и оформили новые документы для моей подружки, - она стала законной обладательницей этого имени.
Причем антропометрические и генетические данные пропавшей девушки никогда не исследовались генетиками. Почему? Она принадлежала к сословию деклассированных субпролесов, чьи ДНК никого не интересуют.
Отныне моя любовница стала субпролесом Цертой Мар, и я внес ее имя и данные в список проживающих в моей квартире. Теперь она могла свободно входить и выходить из дома, но ей я этого не сказал, чтобы не сбежала. С ее появлением в моей квартире стало светлее и уютнее, чище, что ли... Готовила она не слишком хорошо, но с каждым днем - все лучше, убирала за котом, ублажала меня ласковыми речами, но в постели оставалась хладным изваянием. Я решил, что она просто слишком молода, 'не проснулась' еще...
Скоро я перестал думать об ее удовольствии, о необходимости радовать не только себя, - и делал с хрупким телом все, что моей душе угодно. Порой от моих ласк на ее теле оставались кровоподтеки, но Церта сносила боль молча, с горящими глазами, сжав губы. В конце концов, она должна быть мне благодарна: я спас ее тогда ночью, дал приют, - у нее, похоже, ни кола, ни двора... она ответила очень серьёзно:
– Я очень признательна тебе, Инор, за спасение. Ты действительно меня спас от большой беды... Я рада тебе. Можно, буду называть тебя Инопием?
Мне было все равно, как наивная девчонка станет меня кликать...
Через несколько недель моей совместной жизни
Хотелось каждый миг жизни проводить, держа в объятиях Церту, - не хотел разговаривать, но лишь бесконечно взмывать от наслаждения, находясь в ней, в ее податливом женском естестве...
Пытался убедить Церту перейти в сословие скорт, - для чего ей следовало пройти стерилизацию, но она смогла бы вести безбедный образ, вроде меня, и не думать о куске хлеба. Церта уперлась. Пытался напугать ее беременностью, но она рассмеялась мне в ответ, сказала, что и так "почти" бесплодна. Глупая... Если бы я был лет на десять старше, - женился бы на ней, но пока я должен зарабатывать...
Тамара безапелляционно велела мне явиться к ней ночью, сказала, что три года мечтала о встрече со мной. Ее просьба звучала приказом...
Конечно, я пошел, оставив Церту с Ромулом: к этому времени, моя юная подруга прекрасно поняла сущность моих отлучек, но ни слова не сказала об этом. Неглупа... Ведь я ее кормил все это время, - глупо ей бросать мне упреки в неверности: как-то же нужно зарабатывать на жизнь...
Старая элитария, обрадовавшись встрече, бросилась мне на шею. Принялась меня угощать вкусностями, не спеша вести в спальню. Она взяла мою кэрту и перебросила на нее заранее какую-то сумму, - не знал даже, какую именно. Ей хотелось трогать меня руками, обсуждать наше старое знакомство, вспоминать прежние наши отношения. Слушая ее, я поражался: похоже, "вечная" Тамара влюблена в меня, как юная девочка...
Когда дело дошло до занятий сексом, - я не смог. Что-то со мной случилось, словно заклинило в организме, - последнее время всё чаще случались такие проколы с немолодыми женщинами. Стоило мне увидеть их тела, - я вспоминал прекрасное тело Церты, - и волна брезгливости и отчуждения накрывала голову, и не только...
Тамара неожиданно пришла в ярость: похоже, она привыкла издавна считать меня своей безотказной игрушкой. Еще бы: она вытащила меня из нищеты на Муне, купила квартиру, оплатила образование, а я "так" неласково и равнодушно встретил ее после долгой разлуки...
Бешенство гордой элитарии было беспредельным: она немедля вызвала службу охраны, заявив, что обманута жиголо, который только что избил ее и пытался ограбить; никакого секса между нами не было, хотя она оплатила запрошенную аферистом сумму!
Она действительно просила хлестнуть ее плеткой несколько раз, но я не бил ее, нет! Однако, меня не слушали...
Тамара пояснила: несколько часов назад она перевела на мой счёт крупную сумму, но я обманул ее ожидания. Я полагал: мужчины над ней посмеются, и только... Однако, ничуть не бывало: меня отправили в камеру местной префектуры, и через несколько часов бездушный судья-автомат вынес приговор: штраф в размере пяти тысяч ауров или пожизненное заключение на дальней колонии в качестве каторжанина.