Изгнанная армия. Полвека военной эмиграции. 1920—1970 гг.
Шрифт:
В марте 1938 года в Белграде собралась комиссия, возглавляемая председателем РОВС генерал-лейтенантом Алексеем Петровичем Архангельским, в составе генерал-майора Виктора Алексеевич Артамонова и полковника Романа Константиновича Дрейлинга — преподавателя Высших военно-научных курсов генерала Головина в Белграде. Задачей комиссии стало дальнейшее расследование дела о советском агенте. Материалами расследования послужили протоколы и доклады Особой комиссии полковника Петриченко, назначенной осенью 1937 года генералом Ф.Ф. Абрамовым для изучения деятельности «внутренней линии». В качестве дополнительных свидетельств были подготовлены опросы большого числа членов РОВС и военных эмигрантов, не принадлежавших к Союзу, но имевших то или иное отношение к делу Николая Абрамова. Особое внимание комиссии было уделено проверке работы III отдела РОВС. В течение недели, с 13 по 20 октября 1938 года, в правлении РОВС комиссией были заслушаны доклады лиц, руководивших контрразведкой. В прозвучавших докладах была отмечена общая уверенность опрошенных лиц в причастности Абрамова-младшего к НКВД. Расследование, ведущееся в режиме повышенной секретности, продолжалось,
показания и объяснения. Возможно, принудительный привод подозреваемого человека на допрос и помог бы прояснить дело, но такой возможности у эмигрантов не было. Будучи иностранной общественной организацией, РОВС во Франции не мог применить против Николая Абрамова и каких-либо ограничительных мер, вроде взятия под стражу на время расследования. У полиции Болгарии тоже пока не было оснований для его задержания, ибо болгарских законов нарушено не было, а строго формально деятельность подозреваемого была направлена исключительно против общественной организации иностранной военной эмиграции.
И все же попытки избавиться от проблемы опосредованным путем были приняты болгарским правительством, когда летом 1938 года властями было настоятельно рекомендовано покинуть пределы Болгарии Николаю Абрамову. 13 ноября того же года Николай Абрамов выехал с женой Натальей из Болгарии, получив хлопотами отца визу на трехмесячное пребывание во Франции.
Верхушка РОВС, генералы А.П. Архангельский [33] , А.А. фон Лампе и П.А. Кусонский, несмотря на наличие многих улик [34] , не предъявили никаких претензий к отцу Николая генералу Абрамову, так как, по их данным, расследование установило, что сам генерал действительно ничего не знал о деятельности сына. Однако обстоятельства самого дела показали, что авторитет генерала в среде русской военной эмиграции оказался надолго подорван. Часть исследователей полагала, что, замяв дело о советском шпионе, руководство РОВС допустило непростительный компромисс, недопустимый на этапе обострения борьбы с коммунизмом. Возможно, это мнение нашло своё отражение в доносах на русский генералитет в период немецкой оккупации Франции и Бельгии.
33
Проживавший во время Второй мировой войны в Брюсселе генерал Архангельский неоднократно вызывался в гестапо, его квартира подвергалась обыскам, корреспонденция изымалась, а любая деятельность была запрещена под угрозой ареста, видимо в силу того, что в 1918 году генерал «успел» послужить «военным специалистом» в РККА. — Примеч. авт.
34
Помощник начальника РОВС генерал-лейтенант П.А. Кусонский был арестован гестапо во Франции 22 июня 1941 г. и отправлен в лагерь Брейндонк в Бельгии. 67-летнего генерала заставляли выполнять изнурительную работу, подвергая постоянным унижениям. Немецкий лейтенант однажды отхлестал при всех Кусонского перчатками по лицу за медленную работу. После этого, по воспоминанию одного из сидевших с ним лиц, «генерал как-то ушел в себя, все делал как автомат, уставившись в одну точку, еле-еле отвечал или совсем не отвечал, погрузившись в думы… тяжелые». 26 августа генерал Кусонский был забит насмерть охраной СС. — Примеч. авт.
Руководство Союза приняло внутреннее решение не предавать дело сына генерала Абрамова широкой огласке, поскольку публичное разоблачение Н.Ф. Абрамова могло нанести бы излишний моральный удар обществу и лично генералу Ф.Ф. Абрамову.
5.2. ПОЛИТИКО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ РАСПРОСТРАНЕНИЯ ВОЕННОЙ ЭМИГРАЦИИ ИЗ ЕВРОПЫ В ЮЖНУЮ АМЕРИКУ В НАЧАЛЕ 1930-Х ГОДОВ И ЕЁ РОЛЬ В ЖИЗНИ СТРАН КОНТИНЕНТА
Если борьба пассионарной части военной эмиграции с большевиками в Европе 1930-х годов нередко выплескивалась в вооруженное противостояние там, где возникали масштабные войны между приверженцами христианской морали и традиционного уклада жизни титульных наций и атеистами-интернационалистами, то судьбы офицеров на американских континентах складывались иным образом. В Новом Свете им приходилось нести миссионерскую и развивающую роль в странах, где подготовка кадров национальных армий и флотов настоятельно требовала политическая обстановка.
Русские военные эмигранты в ряде стран Латинской Америки занимались вопросами строевой службы, выступая в качестве советников и командиров молодых армий континента. Офицеры часто ехали на другой континент в надежде на лучшую жизнь и открывающиеся возможности служить по специальности вместе с женами, детьми, товарищами по работе и прежней службе. «Группа чинов РОВС, находившаяся в городе Вильтце (Герцогство Люксембургское), в составе 32 мужчин, 8 женщин и 4 детей, переехала в Южную Америку, в Парагвай, колонизацией которого ведает генерал Беляев…»{123} — такие заметки можно было часто встретить на страницах военной эмигрантской периодики 1930-х годов.
Именно в эту пору Парагвай, в стремлении одержать военную победу над Боливией, сделал ставку на русских военных, проживавших в стране, ибо в начале 1930-х многие из них, по собственному признанию, были «неприхотливы, бездомны и бедны». Для привлечения иностранных военных инструкторов правительство Парагвая было готово предложить офицерские должности, и даже гражданство, в результате чего в рядах парагвайской армии к 1939 году, по разным данным,
Проживающие в Боливии и Парагвае русские служили в авиации, артиллерийских частях и на различных штабных должностях. Большинство офицеров в полевых войсках составляли «местные кадры», произведенные в высокие армейские чины уже в ходе боевых действий. Именно они вынесли на своих плечах основные тяготы грядущей войны.
….Накануне боливийско-парагвайского конфликта в Асунсьоне была объявлена всеобщая мобилизация, и численность национальной армии в течение нескольких недель увеличилась в двадцать раз — с 3000 до 60 000 человек. Очевидец событий писал: «Сегодня с утра в городе творится что-то невообразимое. Первый день общей мобилизации. Толпы резервистов, все больше безусая молодежь везде и всюду. Непрерывные крики “Abajo Bolivia!”. По словам газет — энтузиазм, не поддающийся описанию… Первый день войны — всюду одно и то же: бодрость, веселье, огромный подъем, “дорогая родина”, “умрем за отечество” и т.д.»{125}. При этом во многих отрядах солдаты были вооружены лишь ножами-мачете, а одна винтовка системы Маузер аргентинского производства приходилась на 5—7 человек. Вместе с тем, писал участник событий, «на вооружении армии были горные гаубицы Шнейдера, крупповские 75-мм пушки и мортиры Стокс-Брандта, и все мы в один голос признали, что парагвайскую армию вооружали, собственно говоря, боливийцы. Отношение к казенному имуществу было довольно, на наш взгляд, оригинальное, что объясняется, думается мне, большой примитивностью парагвайцев, совмещавших понятие о настоящем патриотизме с безразличным отношением к казенному добру»{126}.
Парагвайскую армию возглавил полковник Хосе Феликс Эстигаррибиа — волевой руководитель, происходивший из племени индейцев гуарани. Его начальником штаба был генерал-майор Иван Тимофеевич Беляев, до этого занимавший должность начальника военного училища в Асунсьоне.
Поначалу боевые действия сторон представляли собой беспорядочные перестрелки в джунглях и обмен атаками и контратаками в борьбе за «укрепленные районы». Парагвайская пресса передавала волнующие для местной читающей публики, но комичные для русских военных подробности с фронта: «Bahia Negra бомбардировалась боливийским аэропланом, сбросившим четыре (!) бомбы, которые не взорвались… Утренние газеты сообщали, что наши отбили у боливийцев два форта обратно. “Превосходящие силы неприятеля”, по-видимому, оказались на самом деле не Бог весть какими, ибо форты отобраны обратно одним лишь эскадроном»{127}.
В ходе боев местного значения стала вырисовываться линия фронта, которая на картах редким пунктиром пересекала местность, отмеченную как поросшую жестким кустарником равнину вперемешку с болотистой сельвой.
Сражающиеся стороны активно использовали познания в фортификации и возводили на завоеванных территориях деревоземляные укрепления, гордо именуемые «фортами». Солдаты полковника Эстигаррибиа минировали пространство вокруг фортов, делая их неприступными для противника.
Началась затяжная позиционная война. Войска зарывались в землю, опутывая свои позиции колючей проволокой, сооружая блиндажи и укрепляя пулеметные гнезда.
«Что дали Парагваю наши офицеры? Прежде всего они дали свой военный опыт Великой и Гражданской войны, и не только участием в самой войне, но и подготовкой офицерского состава… Наши офицеры были… знающими и опытнейшими инструкторами по пулеметному делу; были знающими, и даже учеными артиллерийскими техниками, наладившими работу в единственном в Парагвае Асунсьонском арсенале, особенно в его отделе взрывчатых веществ, в лаборатории и в починочных мастерских, где за время войны производили не только починку орудий, ружей и пулеметов, но занимались и выделкой авиационных бомб, ручных гранат и т.п. Наши моряки дали свой многосторонний опыт личному составу парагвайских речных канонерок [35] , а наши врачи и ветеринары поставили на должную высоту санитарную и ветеринарную службу в армии. Наши топографы и частью офицеры Генштаба значительно продвинули вперед дело снабжения войск картами и планами, а наши инженеры, а также офицеры Генштаба научили и фортификационному, и дорожному строительству», — подводил итоги первых месяцев военной кампании русский офицер {128} .
35
Особая заслуга в этом принадлежит капитану 1-го ранга князю Язону Константиновичу Туманову, созидательно трудившемуся над укреплением парагвайских военно-морских сил. Как даровитый литератор, князь Туманов оставил немало интересных свидетельств о своей службе в Российском императорском флоте и на флоте Парагвая, опубликованных на страницах «Морских записок», издаваемых обществом русских морских офицеров в Нью-Йорке с 1943 по 1960-е годы XX века. В начале этого века в Петербурге были переизданы его рассказы об участии в походе 2-й Тихоокеанской эскадры и о Цусимском бое под названием «Мичмана на войне», Последовательно с 1939 по 1954 год князь Туманов был уполномоченным главы Российского императорского дома в Парагвае, одним из создателей и основателей православного храма в Асунсьоне. Князь Туманов явился прототипом князя Ивана Язоновича Бектабекова, лейтенанта флота, в авантюрном романе Ю. Галича «Остров жасминов». Рига, 1928. —Примеч. авт.