Изгнанница Муирвуда
Шрифт:
Сильные чувства — вот самая неуправляемая часть уязвимой человеческой души. О, как это верно! В книге Альдермастона Аквинара записаны слова, к которым он прибегал, стремясь совладать со своим сердцем. Он написал: «Даруй мне бдительное сердце, дабы никакое любопытство не могло помешать мне служить Истоку. Пусть оно будет сильным, дабы недолжная страсть не овладела мною, твердым, дабы вынести любое страдание, и свободным, дабы никакое принуждение было ему не страшно». Вот о чем я всегда
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Кошмары
— Проснитесь, леди Майя! Проснитесь!
Она проснулась от того, что чужие руки схватили ее за плечи и грубо встряхнули, а на груди полыхал раскаленный уголь. Сон был так ярок, что, в страхе открыв глаза, она не сразу поняла, где она и сколько ей лет. Кистрель жег ее кожу, и сила Истока текла сквозь Майю, могучая, пульсирующая, неудержимая, словно прилив.
Это Джон Тейт, поняла Майя, и он трясет ее за плечи. Его лицо было совсем близко.
— Уберите магию! — взмолился Джон.
Рядом стоял на коленях кишон — рука на рукояти кинжала, взгляд напряженный, как будто убийца готовился перерезать ей горло, чтобы оборвать колдовство.
Неудержимая сила и ярость Истока грохотала у нее в ушах. Мир покоился у нее в руках, и в тот миг она могла распахнуть руки и забрать в охапку все земли и королевства, как прачка сгребает груду высушенного белья.
— Уберите! Пожалуйста! — Джон смотрел бешеным взглядом, в котором благоговение мешалось со страхом, и в зеркале его зрачков она увидела собственные глаза, налитые светящимся серебром.
Она была обессилена, но не сразу смогла отпустить магию. Воющий ветер рвал ее волосы и плащ. Порожденный ею удар стихии, могучий шторм, не знал жалости и был все ближе.
«Хватит! — подумала Майя, задавив в себе страх. — Успокойся!»
Висящий на шее кистрель стал остывать. Мало-помалу ветер стих. Майя сконфуженно огляделась. Привязанные к упавшему дереву лошади в ужасе ржали, взбрыкивали и поднимались на дыбы.
Джон Тейт облегченно вздохнул, отпустил Майю и бросился успокаивать лошадей. Три имени: Мститель, Ручеек и Присли. Они не из отцовских конюшен ее детства. Этих лошадей добыл для них Финт Кольер. Майя часто заморгала, разгоняя сонный морок.
— Каждый раз все хуже, — негромко произнес кишон.
— Ты о чем? — спросила Майя, поплотнее закутываясь в плащ. Она знала: после этого выброса магии татуировка вырастет еще больше. Близок ли тот день, когда ее будет уже не спрятать?
— О кошмарах.
Не глядя на него, она принялась возиться с подолом темно-красного платья, стряхивая с него налипшую грязь.
— Что вам снится?
Она наконец посмотрела ему в глаза:
— Это тебя не касается, кишон.
Он покачал головой,
— Госпожа моя, на этот раз во сне вы вызвали настоящую бурю, которая распугала всю дичь вокруг. Лошади бились так, что едва не переломали себе шеи.
— Это ужасно, — сказала Майя сквозь сжатые зубы. — Но я не могу управлять своими снами. Это не в человеческих силах. Магию я усмирила, видишь? Джон Тейт сейчас успокоит лошадей, и все будет хорошо.
Кишон покачал головой.
— И все-таки вам становится хуже.
Волевым усилием Майя взяла себя в руки. Ей хотелось кричать, браниться, излить детские чувства, которые принес с собой сон. Но распускаться было нельзя. Она прижала ладонь ко рту, словно так могла удержать в себе слова, которые нельзя было выпускать наружу.
Она никогда не давала воли чувствам. Так было принято среди мастонов. И в ордене Дохту-Мондар — тоже. Она знала, что бывает с человеком, если он утрачивает контроль над своими прихотями, чувствами и желаниями — достаточно было взглянуть на отца. Она твердо решила, что такая судьба не для нее. Пусть жизнь бьет как может — Майя не вздрогнет. Пусть жалит — она не отступит. И все же в душе у нее таился бездонный колодец гнева и негодования, грозивших однажды вырваться наружу. Нет, она этого не допустит.
Майя закрыла глаза и постаралась совладать с бурлившими чувствами. Один дрожащий вздох, второй, дыхание выравнивается… Наставления канцлера Валравена были свежи в ее памяти. Она знала, какая опасность таится в ее собственной силе. По ее воле крысы и мыши могли броситься из окна башни на верную погибель; точно так же по ее воле мог умереть человек. Воистину, сила столь могучая должна быть уравновешена железным самоконтролем.
— Все будет в порядке, кишон, — уже тише сказала Майя и посмотрела ему в глаза спокойным открытым взглядом.
— А если станет еще хуже? — с нажимом спросил кишон.
— Тогда разбуди меня, как сейчас Джон Тейт, — ответила она. — Это просто плохие сны. Мне снится детство.
— Вы и сейчас ребенок, — упрямо фыркнул кишон.
— Мне восемнадцать, — напомнила она. — У меня есть кузины, которых выдали замуж в тринадцать — четырнадцать. Они были обручены с младенчества, как я когда-то. Я, правда, не замужем, но я все равно не ребенок.
— Но невинны как дитя? — произнес он со странным выражением лица. — Что ж, я сам разбужу вас в следующий раз. Котелком холодной воды.
Она покачала головой и подавила кашель. Кишон начал вставать, собираясь уйти, но Майя схватила его за руку. Убийца остановился и внимательно посмотрел на нее.
— Мне снится детство, — прошептала Майя. — Почему-то во снах ко мне приходят самые тяжкие воспоминания. Я не знаю, зачем Исток посылает их мне, но он ничего не делает зря. Ах, если бы мне снились те времена, когда мне не было еще девяти! О них я помню только хорошее.
Кишон кивнул.
— В девять ваш отец отрекся от вас.