Изгнанница Муирвуда
Шрифт:
Это не мои чувства, сказала себе Майя. Это ложь, такая же, как сны, мучившие ее последние несколько недель. Она сжала зубы и ответила ударом на удар. Корриво был силен, однако она не смела взывать к собственной магии и прибегать к помощи кистреля, ибо это значило бы призвать ее. Железные оковы легли на ее разум, стиснули, лишили воли. Под шорох юбок она упала на колени и уронила голову. Перед глазами сгущалась тьма. Майя пыталась заговорить, пыталась сопротивляться, однако язык не
«Я покоряюсь воле Истока, — произнесла про себя Майя, не в силах выговорить ни слова вслух. — Да будет воля твоя. Если ты пожелаешь, чтобы остаток жизни я провела в оковах — да будет так. Если я должна умереть от голода в темнице — да будет так. Но я не стану служить Бесчисленным. Я покоряюсь только Истоку».
Словно дверь открылась у нее в сознании. Много раз Майя ощущала на себе мощь кистреля, но по сравнению с этой новой силой кистрель был что лужа, притворявшаяся океаном. Оковы, стискивавшие ее разум, раскалились докрасна.
«Валравен! — в беззвучном ужасе вскричал Корриво. — Помоги мне! Я не могу ее удержать!»
Оковы лопнули, и Майя начала вставать, поднимая, выталкивая вверх лежащую на плечах невыносимую тяжесть. Пот заливал глаза, но она заставила себя подняться.
— Нет! — рыкнул Корриво и схватил ее за плечо, то самое, на котором лежало клеймо. Кожа вспыхнула огнем. В сознании Майи встали щиты и сомкнулись, не пропуская огонь. Пылавший в ней жар был так силен, что расплавил бы металл. То была сила Истока, которая пришла ей на помощь.
Ребром ладони Майя ударила Корриво по горлу, а другой рукой оторвала от своего плеча его руку. Захрипев, дохту-мондарец согнулся и стал хватать ртом воздух. Майя выпрямилась и ударила в щиты, огородившие ее разум, однако они были тяжелы и не шелохнулись.
«Ты — моя, — прошипел голос у нее в голове. — На тебе мое клеймо. Тело твое — моя обитель».
«Я покоряюсь воле Истока, а не твоей».
«Ты покоришься мне!»
Под тяжестью, опустившейся ей на плечи, Майя упала на колени.
«Я не поддамся тебе, — поклялась она. — Можешь уничтожить меня, но служить тебе я не буду. Я тебе ничего не обещала».
«Правда? — рассмеялся голос. — В туннелях под затерянным аббатством ты поклялась отдать мне жизнь! Ты принесла эту клятву в обмен на знание о том, как можно спасти твое королевство. Я требую исполнения клятвы».
Майя скорчилась, сжалась в комок.
«Это была не я. Ты меня вынудила. Я тебе не дочь».
В сознании Майи всплыл образ матери.
«Матушка, спаси меня!»
«Глупая девчонка! Разве может
Разум Майи распахнулся, и она увидела темную келью. В келье на кровати лежала женщина. Она стонала во сне, в темных ее волосах струились серебряные пряди. Над женщиной стоял человек, и в руках у него был флакон. Майя узнала человека, узнала шрамы и холодные глаза. Это был ее кишон.
«Служи мне, и она останется жить. Служи мне, и я пощажу ее».
Сквозь занавески на окне пробивался лунный луч. Майя знала правду. Знала, что мать умрет.
«Я покоряюсь воле Истока».
Майя склонила голову, и в этот миг щиты вокруг ее разума снова сомкнулись. Чернота. Пустота. Леденящий страх.
«Глупая девчонка», — усмехнулся голос.
И вдруг посреди непроницаемой тьмы возник луч света и зазвучал другой голос. Женский. Голос ее матери.
— Ты — Эрешкигаль, Нерожденная. Изыди!
Луч становился все шире и ярче. С губ Майи сорвался стон. Чей-то голос выплевывал дагомейские слова. Это был ее голос, изрыгавший самые черные проклятия.
Спокойно и непреклонно голос матери повторил:
— Ты — Эрешкигаль, Нерожденная. Изыди!
Майю сотрясали судороги. Что-то внутри оборвалось — душа. Значит, она умрет. Боль была невыносима. Слепящий белый свет полыхал так, словно все яр-камни в саду разом вспыхнули ярче солнца. Ей казалось, что ее сейчас стошнит. Ей казалось, что она разлетится на куски.
В белом свете проступила фигура, но смотреть на нее было слишком больно. Голос принадлежал матери, но лицо было чужим.
— Ты — Эрешкигаль, Нерожденная. Изыди!
Больше никто не рвал душу, и от облегчения Майя упала на ковер, хватая воздух ртом. Все еще ничего не видя, она заморгала и попыталась дышать. Воздух был легок словно шелк. Она еще раз глубоко вдохнула и вдруг разрыдалась. Чернота ушла, и она ясно видела все вокруг. Разум ее был свободен от чужой воли.
Ее обнимали чьи-то руки.
— Я здесь, Майя. Я здесь.
Майя ничего не видела сквозь слезы. Она подняла глаза, и мягкая рука стерла влагу с ее щеки.
— Матушка, — слабо прошептала Майя.
— Нет, Майя, я твоя бабушка.
Женщина взяла ее лицо в ладони. На Майю смотрели зеленовато-голубые глаза, в точности как ее собственные. Женщина была сухощава, морщины выдавали ее возраст, и все же они не могли скрыть ее поразительного сходства с матерью Майи.
— Я — Сабина Демонт, Великая Провидица Прай-Ри.