Изгнанник вечности (полная версия)

Гомонов Сергей

Каменная глыба подпрыгнула от ее удара, завалилась на какой-то обломок, а тот, сдвинутый ею, наехал на Тессетена. От боли тот потерял сознание, и за миг до него замертво осела на землю испитая до капли Ормона. Кроме невесть откуда прибежавшего Ната, ее никто не заметил. Волк подполз к ней, привалился боком к бедру неподвижной женщины, чтобы согреть, и стал лизать ледяные руки.

Гвардейцы Саткрона на девять голосов утверждали, будто видели атме Танрэй убегающей прочь от комплекса. Паском бинтовал переломанные ноги Тессетена. Одна была повреждена незначительно, а при виде второй

кулаптр нахмурился и что-то пробормотал. Раненый так и не пришел в себя.

Не глядя на подошедшую к ним Ормону, которую каким-то волшебством смог вернуть к жизни чудной волк, Дрэян приказал подать машины, чтобы отвезти людей в город.

И тут показалась Танрэй — невменяемая, в мокром, окровавленном на груди платье, с широко раскрытыми от ужаса глазами. Ал и ее родители бросились навстречу. Будто не видя их, она заскочила в машину, что увозила Тессетена и Паскома в кулапторий.

Ормона опустила глаза и посмотрела на стоявшего у ее ноги Ната.

Нат поднял глаза и посмотрел на бледную, как покойница, Ормону.

— Не обижайся, пес, если когда-нибудь я придушу твою подопечную.

Волк широко зевнул и улыбнулся.

* * *

Паском вернулся домой глубокой ночью и потер глаза, увидев у ворот в цветник Ормону, которая прикорнула в траве, прямо на плече у волка. Нат тоже дремал, но, учуяв кулаптра первым, поднял голову.

— Вы что здесь делаете? — удивился кулаптр, отпирая замок и разглядывая поднимавшуюся на ноги Ормону.

— Его, — ответила она хрипловатым голосом, небрежно мотнув головой в сторону пса, — надо заштопать. А я хотела бы получить от вас несколько внятных объяснений.

— Тебя совершенно не интересует самочувствие твоего мужа?

— Там было кому интересоваться его самочувствием, — холодно отрезала Ормона, пропуская вперед хромающего Ната и входя сама, а потом повернулась, поджидая, пока вошедший последним хозяин запрет ворота. — Ну и как он? — ей удалось выдержать паузу до того, как она окончательно сломалась в своем упрямстве.

Паском неодобрительно покачал головой:

— Что же мне делать с твоим безумием, девочка? Почему ты не идешь прямой дорогой, зная, что она существует?

— Вы ответите? — она вздернула бровь.

— Он плохо.

— Зимы и вьюги!

— Кость правой ноги раздроблена в мелкое крошево от колена до щиколотки. Суставы — тоже повреждены. Разорваны наружный и внутренний мениски, поэтому вряд ли он теперь когда-нибудь сможет согнуть ногу в колене.

Ормона что-то прошипела, и Нат стал быстро гладить языком ее руки. Паском взял ее за плечи и посмотрел в глаза:

— А теперь просто представь, что если бы ты была не там, а где-то в другом месте, то я говорил бы сейчас эти слова не о его ноге, а о позвоночнике и голове…

— Так вы знаете… — горько ухмыльнулась она.

— Задача у меня такая — знать.

— Ну так почему же…

Он прервал ее речь кратким жестом руки:

— Не предсказывать кому-то что-то, а знать! И возьми себя в руки, ты ведь не «полудурочная мамаша Танрэй».

Женщина отвернулась, тень снова набежала на ее лицо — снова, видать, вспомнила о хозяйке и том безумстве, которое проявил Сетен на развалинах

павильона Теснауто. Волк вздохнул.

— Ему стоило бы устроить переселение души в более умное тело с более умными мозгами… — буркнула она.

Покуда Паском шил рану волка, Ормона молча следила за его работой. Усыпленный наркозом, Натаути спал, но она все равно не хотела говорить при нем. Когда они наконец ушли в гостиную, Ормона спросила:

— Зачем вы взялись за этот спектакль, Паском?

— И что, это заботит тебя в первую очередь?!

— Ответьте, кулаптр! Зачем вы взялись за этот спектакль Танрэй?

Бывший советник развел руками:

— А у меня разве был выбор?

— Да. Вы могли вправить ей мозги, могли объяснить, что это кощунство, что…

— Она имела на это право.

— Какое право она имела касаться этой истории? Какая из нее Танэ-Ра?! Зачем, играя Тассатио, вы намекали на Сетена? Танрэй не знает и не помнит ничего! Она глуха, слепа, слаба и глупа!

— Не обязательно носитель «куарт» должен быть Помнящим или Помнящей… Ормона, знаешь, в чем все твои беды?

— В чем? — с вызовом спросила она.

— Ты не хочешь смириться с неизбежным. Я не обо всех случаях огульно. Я о тех, в которых необходимо смириться. Ты готова сотню раз сунуть одну и ту же руку в одно и то же осиное гнездо, чтобы доказать себе и всем, что иногда осы не кусаются. Это важно не для него: Сетен привязан к тебе такой, какая ты есть, Сетен умеет смиряться и любить то, что он просто любит, не выбирая и не подстраивая под себя. Но это важно для тебя самой! Тебе просто легче было бы выполнять твою кошмарную миссию…

Ормона стиснула зубы, поборола что-то в себе и рассмеялась ему в лицо:

— Вы же понимаете, кулаптр, что когда-нибудь жало у ос в этом гнезде закончится, и они на самом деле перестанут кусаться!

— А ты дотерпишь?

— Вы меня об этом спрашиваете?

Он улыбнулся и покивал, признавая ее правоту.

— Ты разрушитель, Ормона. Ты знаешь об этом, я знаю об этом. У всего, что имеет начало, существует конец. Я уважаю тебя больше других, кого когда-либо знал за множество жизней и за это свое последнее воплощение. Я не одобряю большинство твоих действий, Ормона, но тебя я уважаю. Мне не следует говорить тебе свое мнение, советовать. Но именно из-за неизбежности того, что должно свершиться, я просто хотел бы, чтобы жизнь твоя была хоть немного легче.

— Только что вы сделали предсказание, Паском, — она слегка прищурилась.

— Да. Поэтому тебе стоит дорожить той жизнью, которая вообще есть у тебя сейчас…

Ормона смолчала. Если кулаптр принял решение озвучить это, значит, дело действительно дрянь…

— А вы… Учитель… Вы помните день катастрофы?

— А ты?

— Я помню только боль. Боль и пустоту. Это чувство, что меня предали, бросили, забыли, оставили умирать одну… Эта боль ушла со мной туда, к великому Древу, сквозь воспаленные синие спирали бунтовавшего Перекрестка. Я не сбросила эту боль здесь, умирая, и она приросла ко мне навеки. Я научилась игнорировать ее, я научилась извлекать из нее пользу, я научилась довольствоваться ею. Но я не смогла понять одного: за что?!