Изгнанник

Соловьев Всеволод Сергеевич

— Несите-ка вы кофе и наливки в гостиную на круглый стол! — приказывает Капитолина Ивановна Лукерье и Машке. — Там нам будет лучше поговорить о деле… — объясняет она гостям.

Их любопытство, доведенное почти до нуля во время вкусного обеда, внезапно поднимается сразу на тридцать градусов, и им даже становится жарко от этого любопытства.

«Что за дело такое? Капитолина Ивановна даром не напишет. Сколько уж лет ничего подобного не случалось».

Вот они в гостиной за круглым столом. Капитолина Ивановна запирает двери. Любопытство Порфирия

Яковлевича и Анны Алексеевны достигает сорока градусов.

Капитолина Ивановна усаживается в кресло, подвигает к себе чашку кофе, лицо ее принимает особенно серьезное и строгое выражение. Порфирий Яковлевич и Анна Алексеевна так и впиваются в нее глазами.

— Звала я вас нынче, — наконец начинает хозяйка, — по большому делу, хотела посоветоваться с вами, — говорит она вполголоса и с некоторым таинственным оттенком.

— Что такое, матушка, что такое?

— А то, други мои, что старые дела наши, о которых мы так полагали, что они померли и забыты, наружу всплывают. Знаете ли, кто у меня вчерась вот здесь, на этом самом месте сидел?

— Кто такой… кто?

— Горбатов Борис Сергеевич, покойного генерала Горбатова братец, тот самый, который за четырнадцатое декабря в Сибирь сослан был…

Анна Алексеевна всплеснула руками, а Порфирий Яковлевич промычал:

— Вот как!..

— Да, вот как! И как бы вы думали, зачем он ко мне пожаловал?

— Ну, известно зачем! — сказал Порфирий Яковлевич. — Так это тогда он Прыгунова подсылал? Я, признаться сказать, так и думал.

Капитолина Ивановна усмехнулась.

— Большой мудрости не было догадаться! Да-с, пожаловал ко мне сам своею персоною и требует: подавай ему Сашеньку да Петрушку…

— Ну и что же вы?

— Само собою, то же самое — умерли, нет их, похоронены. Так ведь он не верит. Отыщу, говорит, брат, умирая, просил…

Порфирий Яковлевич усмехнулся.

— На смертном одре раскаяние, видно, взяло…

— Видно что так, отец мой, и вот теперь этот самый Борис Сергеевич Горбатов, богач, каких немного в русском царстве, желает разыскать своего незаконнорожденного племянника и озолотить его.

— Чудны дела твои, Господи! — прошептала Анна Алексеевна.

— Так-с! — протянул Порфирий Яковлевич. — Вот ведь какое дело… Как же вы, почтеннейшая Капитолина Ивановна, думаете, что же теперь?

— Что же теперь? — повторила Капитолина Ивановна. — Умерла наша Сашенька, умер Петруша, похоронили мы их на Ваганьковском, я еще в прошлом месяце к ним на могилки ездила да панихиду служила. И если господину Горбатову так уж надобно, и словам моим он не верит, так мы ему и доказательство смерти представить можем. Ведь так, Порфирий Яковлевич?

— Можно, без сомнения можно, — ответил Порфирий Яковлевич.

— Ну вот на том я вчера и порешила и совсем было успокоилась. А нынче утром, как встала, так и берет меня сомнение. Горбатов-то мне — знаете ли что? — хорошим человеком показался!

— Да, говорят, таков он и есть, слухом земля полнится, — сказал Порфирий Яковлевич.

— Вот

то-то оно и есть, не в богатстве счастье, а мог бы быть наш Петруша и богатым, дядя ему большую бы дорогу открыл… Проснулась я — и все раздумываю. Почем знать, может быть, и впрямь от этого доброго дяди было бы Петрушино счастье, думаю… Одно слово — смущение! И так Горбатов дела этого не оставит. Прыгунову не удастся, другого найдет, вверх дном все перевернет, с деньгами, сами знаете, песчинку в море найти можно…

— Ну, нашу-то песчинку как сыскать! — глубокомысленно проговорил Порфирий Яковлевич.

— А ты что же молчишь, мать моя? — обратилась Капитолина Ивановна к Анне Алексеевне.

— Да что же, матушка, смутили вы меня, как есть совсем смутили… Страх берет, ведь и я тут немалую роль сыграла, ведь у меня все в доме было. Вы вот теперь говорите: с деньгами все можно — оно так и есть — верно. А что, коли Горбатов до суда дойдет, ведь этак мы все поплатиться можем вот как!..

— Так ты уж трусишь, Анна Алексеевна?

— Как не трусить, как не трусить!.. Вишь ты, какое дело! Правда-то, говорят, не рано, так поздно всплывает, вот она и всплывает. Ах, матушка, совсем, совсем вы меня смутили…

Анна Алексеевна даже отодвинула от себя рюмочку с наливкой и сидела, хлопая глазами. Порфирий Яковлевич заговорил:

— Пугаться нечего! Как ни повертывай дело, а никаким манером ничего он разузнать не может. Какие там доказательства… Нет, это верно, бояться нечего…

— Конечно, бояться нечего, — сказала Капитолина Ивановна. — А только вот что пришло мне в голову… Говорю я вам — хороший человек Горбатов и простой человек, даром что богач и важный барин. Ни чуточку он не похож на наших князей да графов, совсем простой. Не открыться ли ему, а там пусть как знает?.. Сдается мне, бояться нам его нечего и именно в таком разе нечего бояться, если мы ему начистоту всю правду скажем.

Порфирий Яковлевич и Анна Алексеевна сильно задумались, и несколько минут продолжалось молчание. Затем Порфирий Яковлевич поднял голову и проговорил:

— Может, оно и так, может, вы это и верно рассудили, Капитолина Ивановна. Только по моему разумению, нам с вами дела этого решать никак невозможно, решить это могут только Иван Федорович с Марьей Семеновной.

— Само собою, — сказала Капитолина Ивановна. — Затем я и звала вас, обсудить сначала со всех сторон, а потом и им представить… Их дело… их дело!.. А без вас, не посудив с вами, я к ним идти не хотела. Так, значит, решено?

— Да, да! — подтвердил Порфирий Яковлевич.

— А ты, мать моя, что на это скажешь? — обратилась Капитолина Ивановна к Анне Алексеевне.

— Да что я скажу, что мне тут говорить! Как вы решите — так и будет. А боязно мне… Все через мои руки, все у меня в доме…

— Ну, заладила! Совсем ты, сударыня, от старости поглупела, с тобой, видно, и говорить нечего.

Капитолина Ивановна встала и отперла двери, показывая этим, что заседание окончено.