Изгнанник
Шрифт:
– Благодарю вас, братья. Теперь отдохните.
Расторопные служки принесли подносы с едой и принялись проворно накрывать на стол. В Аальхарне недавно начался пост, поэтому особым разнообразием блюда не отличались, однако Клим заметил на тарелках и каши, и птицу, и несколько видов рыбы. Не должно заставлять голодать тех, кто сейчас решает судьбу государства, подумал Клим и, устроившись за своим столом, подальше от соблазнительных обеденных запахов, начал подсчет голосов.
Как он и предполагал, с первого раза ничего толкового не вышло. Имена в выборных листках значились самые разные,
– Господа, у нас в выборных листках дважды встретилось имя декана инквизиции.
Иерархи переглянулись, и маленький зал совета наполнился удивленными и возмущенными голосами. Инквизиционный протокол запрещал подобный выбор, об этом заговорили прямо, призывая к объяснению тех, кто предложил такую неподходящую кандидатуру. Кардинал Бетт тотчас же стушевался и уселся в углу, не желая признаваться, а вот патриарх Кашинец оторвался от тарелки с цельной тушеной уткой и громогласно произнес:
– А что такого? Сей господин очень хорошо зарекомендовал себя на посту шеф-инквизитора. Еретики трепещут, ведьмы горят. Так что пусть себе сидит на том же месте, я не против.
Разумеется, патриарх умолчал о том, что до начала заседаний ему показали подписанные и трижды просроченные векселя на колоссальные суммы и прозрачно намекнули на то, кого нужно выбрать. Устим, предстоятель пяти столичных соборов, вскочил со своего места, едва не перевернув кубок со сладким фруктовым отваром, и визгливо воскликнул:
– А то, что он байстрюк, вы забыли? Или главе церкви уже наплевать на основы самой церкви?
Патриарх сверкнул на него грозным взглядом из-под взлохмаченных бровей и прогудел:
– Он законный наследник покойного государя. И на то есть документы!
После этих слов в зале поднялся совершенно безобразный гвалт. Заорали все. Кто-то открыто обвинял патриарха в ереси и измене, кто-то кричал о том, что Кашинца подкупили, а кто-то рассуждал о родословном древе аальхарнской монархии в выражениях, не поддающихся никакой цензуре. Клим пытался успокоить разбушевавшихся иерархов, но у него ничего не получалось – его просто не желали слушать. В конце концов Кашинец грохнул кубком об стол и прорычал:
– Я свой выбор сделал. А если вы не согласны – проваливайте к Змеедушцу в афедрон! И чтоб вам там навеки застрять и не выбраться, пустозвоны вы этакие!
В зале стало тихо. Кашинец обвел всех свирепым взглядом и снова приступил к трапезе. Выборщики понуро обратились к своим тарелкам, в которых вскоре обнаружились сюрпризы.
Впрочем, о том, что в каждом блюде лежит маленькая записка, никто не стал говорить вслух. Записки скрылись в ладонях, широких рукавах ряс и на коленях – и по прочтении некоторые из выборщиков сладко заулыбались и взглянули на патриарха уже без неприязни.
– Итак, братья, – напряженно начал он, – в первом туре нам не удалось выбрать нового шеф-инквизитора. Призываю вас сосредоточиться и, искренне помолившись Заступнику нашему, сделать благоразумный выбор ради спасения нашей несчастной родины от ересей и колдовства. Братья, призовите на помощь разум, а не силу, – смиренно попросил Клим и перевернул песочные часы.
В выборном зале снова воцарилась тишь. Наконец Федур, первый кардинал, взял перо и начал писать.
– Ваша неусыпность, откройте!
Младший Гиршем – а настолько деликатных дел его папаша не мог доверить посторонним – постучал в дверь декановых покоев. Информация была срочная, даже сверхсрочная – привратник не хотел пропускать Младшего в дом, а возле лестницы едва не дошло до драки, но он все-таки добрался до нужной двери.
– Ваша неусыпность! Откройте скорее! У нас проблемы.
Наконец дверь скрипнула, и Торн высунулся в коридор. В халате, машинально отметил младший Гиршем, в два часа пополудни. Он поклонился и тревожно зашептал:
– Второй тур завершился, ваша неусыпность. Пять на пять. Федур, Избор и Такеш приняли ваше предложение, отец сейчас переводит деньги на их счета. Остальные непреклонны, несмотря ни на что.
Торн хмыкнул и задумчиво потер переносицу. Как недавно заметил папаша Гиршем, у членов совета были еще и родственники – сейчас пятеро детей господ кардиналов сидели в инквизиционной тюрьме и готовились к допросу с высшей степенью устрашения. Обвинение в колдовстве было наскоро состряпано еще с утра. Отцов об этом, разумеется, известили – предложив сделать правильный выбор и получить, помимо свободы своих чад, еще и крупное денежное вознаграждение, и дочери Федура, Избора и Такеша уже спокойно ехали домой, а доносы на них благополучно сгорели в печи. Торн умел держать слово.
– Похоже, наше предложение не приняли всерьез, – заметил младший Гиршем и спросил: – Что делать, ваша неусыпность?
Инквизитор пожал плечами.
– Как – что? Отрубайте им мизинцы и посылайте отцам. Если они ошибутся в выборе, то и дальше будут получать детей по частям. Частей может быть много, я не тороплюсь.
Младший Гиршем послушно кивнул, хотя в животе у него неприятно засосало. Он был честным негоциантом, а не лихоимцем и надеялся, что до отрубания пальцев дело не дойдет. Впрочем, инквизиторы с высоты своего положения иначе оценивают и цели, и средства для их достижения.
– Награду уже не предлагать?
Торн криво усмехнулся, и Младший понял, почему отец так боится этого человека. Он и сам боялся его до дрожи в коленях.
– Разве жизнь и здоровье детей уже сами по себе не являются наградой?
Младший Гиршем согласно кивнул еще раз, поклонился и побежал вниз по лестнице, услышав, как сзади хлопнула дверь. Надо было торопиться – большой перерыв на молитвы продлится еще полтора часа. Он искренне радовался, что не увидит лиц упрямцев в тот момент, когда они получат посылочки из инквизиции.