Изгнанник
Шрифт:
— Ну вот, любимая, видишь? — Кабрера ласково обнял Ребекку за талию. — Вся семья в сборе. Ты, я, баронесса, мой отец, твой брат.
— Да, — улыбнулась она в ответ, — да…
— Ваше высочество, — внезапно вмешался в разговор Мурзин, постукивая пальцем по часам.
Кабрера кивнул и тепло улыбнулся:
— Ребекка, пора приветствовать наших гостей. Баронесса, отец, Николас, прошу вас следовать за нами.
93
20.00
Полированный мраморный пол из черных
Музыканты в белых галстуках и фраках разместились на заднем плане, у двустворчатого окна, доходящего до пола. Более сотни гостей в более изысканных нарядах или сидели за столами, стоявшими по периметру, или танцевали в центре зала.
— Николас! — Едва заметив Мартена, леди Клем поспешила к нему, оставив своего отца в одиночестве среди танцующих.
Для нее не имело никакого значения то, что Николас входил в свиту Александра Кабреры, которая вошла в зал с подобающей торжественностью. Всем присутствующим уже было известно главное: сэр Питер Китнер, он же Романов, отрекся от трона, и завтра Кабрера, урожденный Александр Романов, будет явлен всему миру в качестве наследника российского трона.
— Клементина! — попытался образумить ее лорд Престбери, чертыхаясь про себя.
Однако ему не было нужды волноваться. Едва в зале появился царевич, оркестр перестал играть, люди замерли на месте и воцарилось безмолвие. А через секунду случилось то, что Питер Китнер испытал какие-нибудь сутки назад: нарастающая овация стала восторженным салютом в честь Кабреры.
Мартен с трудом сознавал, что держит в руках леди Клем и что они вальсируют едва ли не в центре зала. Довольно далеко, почти у входа он заметил Ребекку. Сияя от счастья, сестра танцевала с оживленным коротышкой русским, которого ему ранее представили как Николая Немова, мэра Москвы. Рядом увлеченные друг другом, словно молодожены, кружились Ротфельзы. Чуть поодаль можно было видеть лорда Престбери — попивая шампанское, он беседовал с баронессой и необычайно возбужденным Патриархом.
Все это напоминало сон, и Мартен с трудом пытался сосредоточиться. Осложняло эту задачу то, что какую-нибудь минуту назад леди Клем поделилась с ним подробной информацией о своих знакомствах. Как выяснилось, она и ее отец уже целую вечность знали баронессу. Глаза Клем светились озорством — точно так же, как в Манчестере, когда она включила пожарную сирену в Уитуорт-холле. С тем же веселым видом она полностью признала себя виновной в том, что скрывала правду о связи Ребекки и Кабреры. И тут же, мастерски сменив озорство британским высокомерием, ответила Мартену на вопрос «почему», который тот еще не успел задать:
— Потому, Николас, что всем нам прекрасно известно, до какой степени ты можешь быть несносен со своей братской опекой. И не только поэтому. — Клем приблизила губы к его уху. — Если у нас с тобой может быть тайная интрижка, то почему же этого не может позволить себе Ребекка? На мой
Мартен мог бы поинтересоваться, провел ли Кабрера в Невшателе весь день или приехал туда во второй половине дня. В последнем случае в распоряжении Кабреры оказалось бы достаточно времени, чтобы побывать на месте преступления в Цюрихе. Однако он не стал требовать уточнений. Ему было все равно — пусть вечер идет своим ходом.
Он выпил бокал шампанского, потом еще один, и, кажется, напряжение начало отпускать его — впервые за много месяцев. Он ощутил тепло леди Клем, прикосновение ее грудей, скрытых в складках просторного вечернего платья. Им начинало овладевать возбуждение. Одновременно прежние заботы отходили на задний план. Китнер подписал отречение от престола — ну и пусть. Коваленко больше нет, а Ребекка — вот она, рядом. В такой ситуации казалось глупым даже думать о делах, а тем более заниматься ими.
Все было так неправдоподобно, будто Мартен переместился в параллельную вселенную. Но нет, он все еще оставался в реальном мире. Чтобы убедиться в этом, достаточно было взглянуть на Ребекку и увидеть удивление и любовь, с которыми она смотрела на Кабреру. Те же чувства читались в глазах Кабреры. Сам он мог быть кем угодно, но его жесты, взгляд, мимика не оставляли ни малейшего сомнения в абсолютной, беззаветной и непоколебимой любви.
Ранее, когда Николас танцевал с Ребеккой, она призналась ему, что готовится к переходу в русское православие. Она смеялась и рассказывала, какая это радость — изучать обряды, запоминать имена святых. А какое умиротворение и благодать снисходят на нее, словно все это становится частью ее существа…
Мысль о том, что в предстоящие несколько месяцев она станет не только женой Кабреры, но и русской царицей, будоражила и казалась невероятной. Лорд Престбери даже посмеивался, говоря, что Мартен скоро станет членом русской императорской фамилии, а потому самому лорду и леди Клементине придется вести себя с Мартеном куда почтительнее, чем до сих пор.
Сам же Николас никак не мог свыкнуться с мыслью о чудесных превращениях, которые произошли с Ребеккой. Еще совсем недавно она была немой, запуганной девочкой. И вот теперь — такое. Возможно ли?
В вихре танца он притянул Клем еще ближе и тут услышал голос Кабреры:
— Леди Клементина…
Мартен обернулся. Кабрера стоял совсем рядом:
— Не могу ли я похитить у вас Николаса на несколько минут? Мне очень хотелось бы кое-что с ним обсудить.
— Конечно, царевич, — вежливо улыбнулась леди Клем и, со знанием дела присев в реверансе, отошла в сторону. — Я буду с отцом, Николас, — сообщила она на прощание, и он проводил ее взглядом.
— Не подышать ли нам свежим альпийским воздухом? — Кабрера, повернувшись, указал на приоткрытую балконную дверь. — Вот тут, совсем рядом…