Изгнанник
Шрифт:
— Скоро последует официальное заявление, — оборвал его Харвуд.
В иных обстоятельствах Бэррон не отступил бы так просто. Он напомнил бы про загадочные пометки в ежедневнике Реймонда. Он рассказал бы ему о каких-то предметах, о которых тот упомянул. И еще: пусть преступник мертв, люди, стоящие за ним, наверняка продолжат его дело, причем, возможно, еще более кровавыми методами. Однако ситуация, в которой оказался Бэррон, была чрезвычайной, и он не стал затевать дискуссию.
Впрочем, Харвуд еще не закончил свой монолог.
— Примерно час назад принято решение о роспуске бригады пять-два, история которой насчитывает сто лет. Что касается ее сотрудников, оставшихся
В голосе начальника зазвучал поистине арктический холод:
— Вам же, детектив Бэррон, придется подписать обязательство о неразглашении, в соответствии с которым вы не имеете права предавать огласке любую информацию, связанную с деятельностью бригады пять-два. Вслед за этим вы подадите рапорт об увольнении из управления полиции Лос-Анджелеса по состоянию здоровья, после чего вам будет выплачено выходное и медицинское пособия в размере ста двадцати пяти тысяч долларов.
Харвуд хмуро взглянул на своего заместителя, и тот передал ему большой запечатанный конверт. Держа этот конверт в руке, шеф полиции вновь обратился к Бэррону:
— Как вам известно, заботясь о психическом состоянии вашей сестры, врачи ввели ей на станции, где произошел, гм, инцидент, большую дозу психотропных препаратов. Меня заверили в том, что у нее почти или даже вовсе не останется воспоминаний о произошедших событиях. Персонал пансионата думает, что один из сотрудников управления полиции забрал ее, чтобы она навестила вас в больнице. А туда вы попали, получив ранение в ходе операции по вашему освобождению после того, как беглый преступник захватил вас в заложники. По дороге у нее случился нервный срыв, и ее отвезли в ближайшую больницу. Это все, что знают — и когда-либо узнают — пресса и общественность. В официальных документах нет и не будет даже намека на то, что она была на той железнодорожной станции.
Харвуд протянул Бэррону конверт.
— Откройте, — велел он, и Джон повиновался. В конверте находился искореженный и обгоревший автомобильный номерной знак.
— Кто-то поджег вашу машину, которую вчера утром вы оставили у авиатерминала «Меркурий». — Внезапно взгляд и голос полицейского наполнились ненавистью. — В управлении вокруг вашей персоны циркулирует множество слухов, главным из которых является тот, что вы несете прямую ответственность за смерть детективов Полчака, Ли и Вальпараисо и в конечном итоге за развал бригады пять-два. Правда это или нет, но, выйдя из больницы, вы вернетесь в крайне недружелюбное, даже враждебное окружение.
Харвуд сделал паузу. Его лицо налилось кровью. Бэррон видел, что шеф полиции прилагает огромные усилия, чтобы не сорваться на крик. Затем он продолжил:
— Рассказывают, что однажды мэру измученного войной городка в одной из латиноамериканских стран передали записку, в которой говорилось: «Для вашего же блага вам лучше покинуть город. В противном случае вы станете мишенью». Для вашего же блага, детектив, я бы посоветовал вам то же самое. И на вашем месте я сделал бы это как можно скорее.
2
Самолет авиакомпании «Бритиш эруэйз», рейс 0282, понедельник, 1 апреля, 12.30
Наступившая ночь не смогла усыпить только одного пассажира салона первого класса, и им был Джон Бэррон. Словно накачавшись кофеином, он сидел, глядя широко открытыми глазами в темноту, гнал от себя воспоминания, но они отказывались уходить.
Все происходило словно вчера. Вот щелкнул замок
Казалось бы, что может быть проще: найти с помощью доктора Фланнери подходящий пансионат для сестры в другом городе, сложить в машину вещи, взять Ребекку и уехать. Но потом разыгралась кровавая драма на товарной станции, в результате которой у сестры случился нервный срыв. Состояние, в котором она оказалась, требовало интенсивного лечения, да и сам Бэррон был ранен, поэтому о том, чтобы куда-то уехать, пока не могло быть и речи.
И все же выбора у него не оставалось. Если угроза Харвуда окажется не пустыми словами и его убьют, Ребекка окончательно сойдет с ума и вскоре угаснет.
Рано утром следующего дня, воскресенья 17 марта, чувствуя себя как на иголках, Бэррон позвонил доктору Джанет Фланнери и попросил приехать к нему в больницу. Она появилась около полудня, помогла ему сесть в кресло-каталку и вывезла его во двор. Разговор, разумеется, касался Ребекки.
— Она делает огромные успехи, просто потрясающие! Хотя и не без труда, она уже говорит и отвечает на вопросы. Однако ей дают много препаратов, у нее то и дело меняется настроение. Она то впадает в прострацию, то закатывает истерики и постоянно зовет вас. Она обладает внутренней силой и очень ясным умом, но если мы не будем проявлять осторожность, все может пойти насмарку и она снова окажется в том состоянии, из которого только что выбралась.
— Доктор Фланнери, — негромко, но с нажимом проговорил Бэррон, — нам с Ребеккой необходимо уехать из Лос-Анджелеса, причем срочно. Но не в Орегон, не в Вашингтон и не в Колорадо, как я говорил вам до этого, а гораздо дальше — в Канаду или даже в Европу. Но какое бы место назначения мы ни выбрали, я хочу знать, как скоро мы сможем предпринять столь длительное путешествие.
Доктор Фланнери изучающе смотрела на молодого человека. Она помнила их предыдущий разговор, настойчивость, с которой он убеждал ее в необходимости их с сестрой отъезда. Сейчас же она видела, что он по-прежнему одержим идеей покинуть город как можно скорее, но теперь это желание граничит с отчаянием.
— Если все пойдет хорошо, Ребекка сможет поехать с вами… самое раннее через две недели, но сразу же после того, как вы доберетесь до места, лечение будет необходимо продолжить. — Женщина встретилась с ним глазами. — Детектив, вы должны уяснить одну вещь: Ребекка нуждается в том, чтобы ее очень аккуратно и заботливо вели. Именно по этой причине я вынуждена задать вам вопрос: чем продиктовано ваше желание уехать?
Бэррон задумался, не зная, что ответить. Наконец, решив, что в одиночку ему все равно не справиться, он спросил доктора Фланнери, может ли он говорить с ней как пациент, поскольку в этом случае их будет связывать врачебная тайна и никто не сможет заставить ее нарушить профессиональный долг и пересказать их разговор.