Изгнанник
Шрифт:
Он подумал о той луковице дикого чеснока, которую сунул в развилку дерева для хранителя племени Ворона. Но если у него нет племени, то нет и хранителя. Нет хранителя.Торак даже задохнулся от ужаса при мысли об этом. Разве можно выжить, не имея хранителя?
Пальцы его сами собой ощупали шрам, пересекавший его племенную татуировку. Он даже и не помнил, когда получил этот шрам; шрамы — дело обычное, чего о них беспокоиться, они бывают у всех. У него, например, большой шрам на предплечье — след той ночи, когда на них напал медведь; а еще один на голени — этот оставили кабаньи клыки. А у Ренн страшный шрам
Торак нахмурился и закопался поглубже в кучу листьев: « Не думайо племени Ворона! Думай об отце и о том, почему он никогда ничего тебе не рассказывал. Думай о матери и о том, почему она объявила тебя не имеющим племени».
Порыв ветра закачал ивы, и они застонали. В отдалении слышался весьма немелодичный рев молодого лося, брошенного матерью. Ранней весной весь Лес звенел от жалобных криков этих лосят-подростков. Лосихи, будучи не в состоянии заботиться и о своих прошлогодних детенышах, всю заботу отдавали новорожденным лосятам, а старших, безжалостно лягаясь, гнали от себя прочь. Обычно месяц, а то и два такой брошенный лосенок скитался поблизости от матери, пытаясь искать утешения у любого взрослого существа, попадающегося ему навстречу; но, если его не убивал кто-то из Охотников, в итоге все же приучался заботиться о себе сам.
«Мне нужна моя мать!»— ревел молодой лось.
Торак даже зажмурился, так ему стало горько.
Он не помнил своей матери, но постоянно думал о ней; эти мысли были для него словно зернышко тепла даже в самые холодные и мрачные времена. Он всегда любил ее — почти бессознательно, не задумываясь о причине этого. И всегда верил, что она тоже его любила. Любила — и все же объявила его не имеющим племени!
И от этого ему казалось, что мать его бросила…
«Куда же мне теперь идти? — думал Торак. Где мой родной дом?»
И, качаясь под порывами ветра, ивы ответили ему: «Твой дом здесь. В Лесу».
И он, слушая их, наконец уснул.
Торак внезапно проснулся, как будто бы от толчка.
Голоса. Прямо над ним, на склоне.
Торак продолжал лежать, но все его тело было напряжено, сердце бешено стучало в груди.
Но ведь если б эти люди охотились, они вряд ли стали бы так громко разговаривать, верно?
Торак осторожно выполз из своего убежища, вскинул на плечо лук и колчан со стрелами и, стараясь действовать как можно тише, разрушил свой шалаш и посыпал все вокруг травой дикого чеснока, чтобы отбить свой запах. А сам быстренько нырнул в заросли ивняка. Близился вечер, тени стали длиннее, но первые звезды еще не появились. Значит, проспал он совсем немного.
Судя по голосам, люди, направлявшиеся к его убежищу, остановились шагах в пятидесяти выше по склону. Сквозь ветки Торак сумел их рассмотреть: это были охотники из племени Гадюки; они пришли сюда по той же лосиной тропе, по которой шел и он сам. Никаких собак с ними не было. Ну что ж, это уже хорошо. Да и следы свои он вроде бы вполне прилично замел. Или нет?
Впрочем,
Тораку было очень неприятно подглядывать за ними. Словно он какой-то чужак, с неизвестными целями забредший в эти края! Но подойти к ним он не мог. Не имел права. Тоскливое, болезненное чувство охватило его.
Он видел, что молодые охотники из племени Гадюки почтительно ждут, что скажет Фин-Кединн, и после его слов каждый раз с довольным видом переглядываются: он явно хвалил убитого ими оленя. А двое мальчишек из того же племени Гадюки застенчиво поглядывали на Ренн, которая, делая вид, что не замечает этого, преспокойно продолжала полировать свой лук горстью измельченной ореховой скорлупы.
Торак прислушался: речь шла об Аки.
— Его проклятые псы чуть всю охоту нам не испортили! — жаловался охотник из племени Гадюки. — Если так будет и дальше…
— Не будет, — прервал его Фин-Кединн. — Аки никогда Торака не поймает.
— А все-таки продолжает ловить! — заметил тот же охотник. — И его собаки дичь распугивают. Чем раньше ваш изгнанник покинет эти горы, тем лучше!
— Э, да его наверняка уж и след простыл! — громко сказал Фин-Кединн; каждое его слово было отчетливо слышно в тихом вечернем воздухе. — Он же не дурак и не станет болтаться поблизости от тех мест, где вот-вот состоится собрание племен.
Собрание племен.Торак совершенно позабыл о великом собрании племен, которое устраивали каждые три года. Этим летом оно должно было состояться в устье реки Белая Вода; до тех мест отсюда дня два пути.
Охотники распрощались и пошли каждый своей дорогой: люди Гадюки — на юг, к своей стоянке на берегу Широкой Воды, а люди Ворона — на запад.
«Не уходите!» — безмолвно молил Торак, глядя, как широкоплечий вождь племени Ворона вместе со своей племянницей исчезает в лесной чаще. Внутри у него возникла какая-то странная пустота. Он, казалось, даже шевельнуться не мог, все смотрел и смотрел им вслед, пока не заболели глаза…
После их ухода прошло уже довольно много времени, но Торак так и продолжал сидеть без движения в зарослях ивняка. Вокруг сгущалась ночная тьма.
Хрустнула ветка.
Торак застыл.
Снова хрустнула ветка. Громче. Решительней.
— Это я! — прошептала Ренн. — Ты где?
Торак зажмурился. Нет, нельзя ей отвечать! Он и на нее навлечет беду!
— Торак! — Теперь голос Ренн звучал скорее сердито, чем испуганно. — Я же знаю, что ты здесь прячешься! Ты оставил на тропе кусок ивовой коры… Ты ведь жевал кору, чтобы на рану положить? Хорошо еще, что я успела этот кусок подобрать, пока остальные не заметили!
Ох, до чего же он сейчас ненавидели себя, и собственное молчание!
— Ах так! Ну хорошо, — выдохнула Ренн. — Но если ты все-таки передумаешь, я тебе скажу кое-что весьма важное.
Она помолчала, пошуршала листьями и сказала:
— Я принесла все необходимое, чтобы избавиться от этой проклятой татуировки. Я, собственно, для того и пришла — чтобы объяснить тебе, как это сделать. — Она снова немного помолчала. — Ну и ладно! Если ты немедленноне вылезешь, я ничего больше не скажу!