Изгои (Часть 4)
Шрифт:
– Бля, братан. Я тоже на кумаре. Пятый день креплюсь. – в разговоре Чугун постоянно недоумевал по одному крепко засевшему в его травмированной голове пунктику.
– Не пойму, почему они запрещают наркотики? Ну, не хочешь, ну и не употребляй. А кому надо, те всё равно будут. С моей головой мне только с ними хорошо. А если бы лекарство было в свободной продаже? Да я бы и воровать никогда не пошёл. Укололся, вылечился, на душе хорошо, никому не делаю плохо, только самому себе. И барыг этих поганых извели бы, если бы государство этим занималось. А то ввели запреты, создали вокруг всего этого такой ажиотаж… Это же мой выбор. Сколько приходится переплачивать, идёшь на всё, чтобы приобрести лекарство и вылечить больную душу, а потом
– Да, ты прав, брат! Значит, государству невыгодно этим заниматься. Им надо как-то отрабатывать деньги налогоплательщика. Вот и накладывают на всё эти бессмысленные и никогда не исполняющиеся табу. А может быть, им нужны преступники, готовые на всё, только бы душа и тело не болели, а были в гармонии с окружающим миром? Старший брат хочет всё контролировать. А нам пока придётся терпеть.
Затем Чугун вкратце ознакомил Арбалета со всеми довольно многочисленными обитателями карантина. На восемь спальных мест приходилось тридцать человек. Из них – десть наркоманов (восемь на кумаре, не спят уже несколько суток), четверо алкоголиков (у двоих – белая горячка). У кого – ломка, у кого – глюки, некоторые кричат по-беличьи. В общем, ребята хоть куда. «Да», – подумал Арбалет, – «компания весьма достойная. Ночка предстоит весёлая».
Эти ребята сами определили своё место в этом мире, и теперь им приходится жестоко расплачиваться за свои запретные и ущербные желания: страдать, выть, рвать на голове волосы, кусать себя за локти в кругу себе подобных, похожих одно на другое, карантинных лиц. В общем, контингент подобрался достойный не нашего, а чеховского пера.
И действительно, всю ночь раздавались тяжкие вздохи, безумные крики, у кого-то была рвота, почти никто не спал.
Чугун, хоть и сам был в болезненном состоянии, не падал духом, старался всех поддержать, как-то развеселить. Особенное внимание, по старой дружбе, уделял Арбалету, всячески его подбадривая. Через каждый час Чугун варил чифир, приглашая всех страдающих бессонницей в круг.
Арбалету очень хотелось побыть одному и подумать о своей жизни. Попытаться хоть как-то спланировать будущее. Каким бы оно ни было, а у него начиналась новая, тюремная жизнь. Линию жизни приходилось выстраивать по-новому. Надо идти вперёд, несмотря ни на что, не тяготиться прошлым, а решительно откинуть его и не переживать попусту. Гнетущие мысли о тяжёлом прошлом забирали слишком много энергии, а силы надо было беречь.
С каждым днём он чувствовал себя всё более свободным. Само тело хотело жить: шевелиться, двигаться. Как бы ни было ему плохо, но он каждое утро выходил на прогулку, делал зарядку, приседал, отжимался, прыгал. Смастерил маленький мячик и играл им в футбол. Ему надо было отвлечься от своего бездумного и безумного прошлого. Он хотел жить! И делал всё для этого. Мышцы, по старой памяти, восстанавливались быстро, и через две недели пребывания в карантине он уже совсем неплохо выглядел.
– Ну почему? – задавался вопросом Арбалет, – почему на воле этого не делаем? Только в тюрьме начинаем думать и заботиться о самом себе. Может быть, именно тюрьма требует от человека полной мобилизации своих сил…
– А что, спорт – это тоже наркотик, – глубокомысленно отвечал Чугун, – позанимался, облился холодной водой, и тебе хорошо. Но спорт – это здоровый наркотик, хотя ты также попадаешь в зависимость от него.
– Ну да! Ни дня не можем прожить без удовольствий, постоянно идём на поводу у своих желаний. Как-то странно устроен кем-то человек, как будто в нём, человеке – этой сложной биологической машине, – всё специально и хитроумно продумано.
Вот такие разговоры вели между собой на прогулке Чугун и Арбалет.
– А меня-то что на философию потянуло? – смеялся Чугун.
– Стены давят, Саша (так звали этого интересного типа, открывавшего любую квартиру менее чем за две минуты. Тоже своего рода талант. Ну, зачем трудиться, если ковырнёшь ногтем разок в замочной скважине и бери, что хочешь?).
За время пребывания в карантине они очень сдружились. Часто вели «философские» беседы, вместе занимались спортом, да и в камере были рядом. Хотя на воле Саша-Чугун вёл не самый образцовый образ жизни, рядом с ним чувствовался какой-то исходящий поток положительной энергии. Открытое добродушное лицо. Человек прямой и искренний, без лжи и фальши, добрый и простой. Одним словом рубаха-парень. Наверное, своей искренностью и простотой он притягивал к себе людей.
– Слышь, Саня! Скоро распределение, и нас раскидают по разным хатам. Может уже и не увидимся…
– Да ты не гони. Ещё свидимся. А может, и в одну камеру угодим.
– Вряд ли.
– Судьбе будет угодно, сведёт обязательно. Вот жизнь. А?
Действительно, встречаются похожие по духу люди на перепутье дорог и не знают, что ждёт их завтра. В тюрьме человек сам себе не принадлежит. Им распоряжается система, толкая его туда-сюда совершенно произвольно. Он здесь никто, просто уголовник. Но надо как-то жить с этим, временно смиряться с судьбой и не чувствовать себя жертвой якобы объективных обстоятельств.
На следующий день ожидалось распределение. Они, как и предвидел Арбалет, не попали в одну камеру, да и вообще в жизни больше никогда не встретятся. А жаль. Арбалету было приятно в таких суровых застенках встретить интересного человека, и разглядеть в нём через напускную оболочку именно человека. На воле все заняты другим. У всех какие-то проблемы, все чего-то добиваются, ищут что-то непонятное, думают только о себе и не замечают вокруг другие живые человеческие души.
Когда им сказали собираться с вещами, они долго сидели молча, уставившись в истоптанный многими поколениями пол камеры. На душе было необъяснимое, но тягостное ощущение пустоты. Неожиданно пронзительно заскрипели засовы.
– Ну, давай, брат. Мало кого так назову.
Арбалет грустно улыбнулся, по-братски обнял Чугуна, взял вещи и пошёл. Его всегда почему-то уводили первым…
И вот нашего героя встречает уже новая камера. Новые бледно-зеленоватые лица. Тюремное знакомство. Традиционный чифир. С карантина двое их поднялось в эту камеру. Кто, откуда? Как жили? Кто по жизни?
Внутреннее убранство камеры было потрясающим, оно превзошло все самые худшие ожидания Арбалета. В четырёхместной камере находилось восемнадцать человек. На полу были разложены матрасы. В решётке света белого не видно: за решётками – реснички, а за ними ещё и щит в мелкую дырочку. С потолка свисали огромные сопливые капли. Развешенное бельё не высыхало сутками. Сырость стояла неимоверная. Оглядевшись вокруг, Арбалет вынужден был сострить:
– Всё, как мы любим: номер люкс.
Под потолком, никуда не выветриваясь, висел плотный слой дыма. Крепкий, застоявшийся табачный запах, смешиваясь с запахом потных человеческих тел, создавал изысканный аромат аристократической гостиной…
И так было везде. Все камеры были переполнены. Такова была тюрьма в конце 90-х годов (Возможно, что власти, занятые переделом собственности, просто убирали мелких конкурентов по воровскому ремеслу). Тяжковато будет жить в такой камере. Но жить надо. Надо всё пройти.