Изгоняющий бесов. Трилогия

Белянин Андрей Олегович

Но вернёмся к Якутянке. О том, скольких бесогонов погубила жгучая брюнетка в песцовой шубе и высоких сапожках, меня предупреждал ещё отец Пафнутий. Батюшка сам с ней сталкивался, и не раз, но только если его годы меняли, то над Якутянкой время было не властно. Она демон не последнего ранга, и редко кто сумел выдержать томный взгляд её чёрных глаз, наполненных от края до края беззвёздной темнотой Вселенной…

— Она вернётся, да?

— Ты шутишь, мин херц?! Да кто тебя забудет после того, что ты

там устроил на балу? Я, я, дас ист фантастиш!

— Ты всегда это говоришь.

— Я говорю, а ты делаешь!

— Не кричи на Тео, а не то кусь тебя.

— Вот всякую псину лишний раз не спроси… ай! Больно же!

Мой доберман всё сделал правильно. А если кто-то вдруг чего-то там где-то как-то почему-то недопонял или продолжает питать влажные иллюзии, я напомню: Анчутка — это бес. Бес — значит, чужой, тёмный, не за нас. И то, что на данный момент он нам служит, помогая по дому, это, мягко говоря, противоестественно. Этого нельзя забывать.

Безрогого и бесхвостого красавчика держит в узде ряд православных молитв и одна георгиевская ленточка, особым образом повязанная на шее, так, чтоб не снял. Как я уже говорил раньше, достаточно включить телевизор (инет, радио, газеты, логику…), чтобы самостоятельно посмотреть, убедившись раз и навсегда, кто боится ленты святого Георгия.

Где она законодательно (!) запрещена? В какой среде и в каких странах? Нашли? Поздравляю. Вот там и правят бал бесы, а люди… люди изо всех сил им подыгрывают.

— Когда за нами придут?

— За кем за нами, амиго? Нихт ферштейн, жё нэ компран па, ничого не розумию…

— Декарт тебе в печень! Когда за мной придут, так яснее?

— А почему ты спрашиваешь в будущем времени? — искренне удивился наш домашний нечистый, делая самое честное выражение лица.

Сколько я его знаю, это означает примерно полторы-две минуты до… До чего угодно! И лично я потратил их с пользой, залив в серебряную фляжку святую воду. Ох, если б это хоть сколько-нибудь критично могло изменить ситуацию, но хоть что-то, увы… увы… увы…

— Там кто-то пришёл. Не бесы. Там… там Марта! — вдруг нервно втянул ноздрями воздух мой пёс. — Она пришла! А вдруг она забыла принести вкусняшки? Нельзя так обижать собаченьку-у.

Я обернулся к Анчутке, пристально глядя ему в глаза. Он не выдержал, отвёл взгляд и молча указал пальцем на висящий в углу наган в подмышечной кобуре.

— Гран мерси, — захотелось ответить мне в его же стиле.

После чего я быстренько зарядил старенький револьвер семью серебряными пулями, сунул его за пояс и бросился в сени переобуваться. Кто живёт на русском Севере, знает, что зимой на улице в домашних тапочках комфортно первые полторы минуты, потом ноги сковывает мороз ледяным гипсом.

— Гесс, ты со мной?

— Да! Не обижай…

— Собаченьку.

Я в курсе. Пошли.

Он радостно завилял обрубком хвоста и поспешил в сени. Никаких серьёзных проблем в том, чтобы самостоятельно надеть фуфайку и армейскую шапку с красной звездой, у него не было. Уши мой пёс всегда опускал вниз, так теплее. Двери тоже открывал левой задней лапой. Когда ему надо.

В общем, во двор к Марте мы вывалились едва ли не в обнимку, поскольку каждый хотел быть первым. Но я сумел в какой-то момент опередить обнаглевшего добермана.

— Привет, любимая! Я жив, я скучал, и я не виноват, что нас обоих уволили.

— Да! Меня уволили из-за тебя! Из-за твоей, блин, дурацкой любви! И чтоб я ещё… хоть раз… вот так… при всех… да никогда!

Я стоял перед ней лицом к лицу, на расстоянии ладони и тая под взглядом её зелёных глаз. Милая моя, да говори что хочешь, я буду молчать. Смотреть в твои глаза, улыбаться в ответ твоей улыбке, вдыхать аромат твоих волос и ни на секунду не задумываться, что нам ещё надо изгонять откуда-то там какую-то там нечисть рогатую.

Лысина Сократова, ну какая кому в принципе разница, мы их побьём или другие бесогоны? Никакой. Даже более того, ребята всегда готовы прикрыть меня, если я очень, очень занят. Как и я в подобной ситуации точно так же прикрою их. Но личную жизнь никто не отменял.

Пока Марта соображала, что бы ещё такое обличающее бросить мне в лицо, я просто обнял её. Она, не сопротивляясь, прильнула к моей груди.

— Тео, ты дурак.

— Мой пёс регулярно говорит мне то же самое.

— Я его люблю.

— А меня?

— Эй, она же сказала тебе, что любит собаченьку! — праведно возмутился доберман, изображая девственную невинность. — Лучше спроси у неё, где вкусняшки? Я их не чую. Она их забыла?!

Рыжая Марта сунула руку во внутренний карман длинной зимней куртки и вытащила пакет сухариков. Не тех, что старательно рекламирует Павел Воля, попроще и подешевле, но наш Гесс любит именно эти. Специально не упоминаю названия фирмы, избегая возможных обвинений в настырной рекламе. Пусть этим режиссёр Бекмамбетов занимается, но я же не он, и всё тут.

— Где ты теперь?

— В Питере. Перевели в другой филиал с офисом в Петропавловской крепости.

— Я приеду.

— Приезжай, буду ждать, — ответила она.

Как это ни странно звучит, мы оба просто не знали, о чём говорить. Хитрый пёсик, в секунды схрумкав сухарики, постарался втиснуться между нами так, чтобы наши руки легли ему на лоб, и расплылся в самодовольной улыбке. Если мне удастся выбраться в северную столицу, разумеется, придётся взять его с собой. Санкт-Петербург ему понравился, его там кормили, фотографировали, гладили и везде пускали без намордника.