Изгоняющий дьявола (Экзорсист) (др.перевод)

Блэтти Уильям Питер

Вернулся бес и завыл по-волчьи. Кардиолог хладнокровно упаковал свои инструменты и кивнул Каррасу. Обследование было закончено.

Они вышли в зал. Кардиолог на секунду оглянулся на дверь в спальню и повернулся к Каррасу.

– Что за чертовщина здесь происходит, святой отец?

– Я не могу объяснить вам, – честно признался Каррас.

– Ладно.

– Что вы нашли?

Доктор был мрачен:

– Она уже на пределе. Ей нужно выспаться... прежде чем упадет давление.

– Можем ли мы ей помочь, Билл?

– Молитесь, – ответил врач.

Он попрощался и ушел. Каррас смотрел ему вслед и каждой клеткой, каждым нервом молил об отдыхе, о надежде, о чуде,

хотя знал, что чудес не бывает.

«...не надо было давать ей либриум!»

Он вернулся в спальню.

Мэррин стоял у кровати и смотрел на Регану, ржавшую по-лошадиному. Лицо у него было грустным, потом на нем отразились смирение и, наконец, твердая решимость. Мэррин встал на колени:

– Отче наш... – начал он.

Регана отрыгнула на него темную вонючую желчь и засмеялась:

– Ты проиграешь! Она умрет! Она умрет!

Каррас взял свою книгу и раскрыл ее. Потом стал наблюдать за Реганой.

– Спаси рабу Твою, – молился Мэррин. – Перед лицом опасности.

Сердце Карраса терзалось в отчаянии. Засни! Засни!

– неустанно повторял он.

Но Регана не засыпала.

Ни на рассвете.

Ни днем. Ни вечером.

Не заснула она и в воскресенье, когда пульс был уже сто сорок ударов в минуту и заметно ослаб. Приступы не прекращались. Каррас и Мэррин не переставая читали молитвы. Каррас пытался сделать все возможное: он использовал смирительную рубашку, чтобы свести движения Реганы до минимума, выгнал всех из комнаты, чтобы проверить: вдруг отсутствие посторонних лиц приостановит приступ. Но ничего не помогало. Крик Реганы становился все более слабым, как и она сама, давление, однако, не падало. Сколько это еще может длиться? Нервы у Карраса были на пределе.

Господи, не дай ей умереть! Не дай ей умереть! Ниспошли ей сон!

В воскресенье, в семь часов вечера, Каррас, совершенно изможденный, сидел в спальне рядом с Мэррином. Он думал о том, что ему не хватает веры, знаний, о том, что он ушел от матери, надеясь обрести положение в обществе. И о Регане. О своей ошибке.

«...Не надо было давать ей либриум...»

Священники закончили очередной этап ритуала и теперь отдыхали, прислушиваясь к Регане. Она пела «Ранис Анжеликус». Они редко покидали комнату. Каррас вышел только один раз, чтобы принять душ и переодеться. Однако при таком холоде бодрствовать было легко. Запах в комнате с утра изменился: теперь было похоже, что где-то поблизости находится гнилая, разложившаяся плоть. От спертого воздуха сильно тошнило. Лихорадочно следя за Реганой красными, утомленными глазами, Каррас вдруг услышал какой-то звук. Будто что-то скрипнуло. Потом еще раз. Как раз в тот момент, когда он моргнул. Потом до его сознания дошло, что звук доносится из-под его затвердевших век. Он повернулся к Мэррину. Слишком уж большой дефицит сна накопился в старом организме. Это в его-то возрасте! Мэррин сидел с закрытыми глазами, опустив подбородок на грудь. Каррас с трудом поднялся, подошел к кровати, проверил пульс Реганы и приготовился измерить давление. Оборачивая черную материю вокруг руки, он несколько раз подряд моргнул, чтобы прийти в себя: комната уже начала расплываться у него перед глазами.

– Сегодня мой праздник, Димми.

Сердце рванулось из груди. Потом он заглянул в глаза, которые принадлежали уже не Регане. Это были глаза его матери. – Разве я не была к тебе добра? Почему ты бросил меня одну умирать, Димми? Почему? Почему? Почему ты...

– Дэмьен!

Мэррин крепко сжал его руку:

– Пожалуйста, идите и отдохните немного!

У Карраса подкатил комок к горлу, и он молча вышел из спальни. Кофе? Да, он хотел бы выпить чашечку

кофе. Но еще больше ему хотелось принять душ, побриться и переодеться.

Он вышел из дома, пересек улицу, вошел в подъезд и открыл дверь в свою комнату... Но как только он увидел свою постель... Забудь о душе. Поспи. Хотя бы полчаса.

Едва он протянул руку к телефону, собираясь попросить, чтобы его разбудили через тридцать минут, как телефон зазвонил сам.

– Да, я слушаю, – хрипло сказал он.

– Вас ожидают, отец Каррас. Некий мистер Киндерман.

Задумавшись на секунду, Каррас ответил:

– Пожалуйста, скажите ему, что я сейчас выйду.

Повесив трубку, Каррас заметил на столе пачку сигарет «Кэмел». В ней торчала записка Дайера.

«В часовне нашли ключ от клуба Плейбой. Не твой ли случаем? Можешь взять его в приемной».

Каррас равнодушно отложил записку, переоделся в чистое белье и вышел из комнаты, забыв захватить сигареты.

В приемной он увидел Киндермана, увлеченного перестановкой цветов в большой вазе. Детектив, держа в руке розовую камелию, повернулся к Каррасу.

– А, святой отец! Отец Каррас! – Лицо детектива приняло выражение озабоченности. Он быстро воткнул цветок на прежнее место и подошел к Каррасу.

– Вы ужасно выглядите! В чем дело? Вот к чему приводит бег по стадиону! Бросьте вы это! Послушайтесь меня!

Он взял Карраса за локоть и потянул его на улицу.

– У вас есть время? – спросил Киндерман, когда они вышли из приемной.

– Очень мало, – пробормотал Каррас. – А что случилось? – У меня к вам небольшой разговор. Мне нужен ваш совет.

Простой совет, ничего более.

– Какой совет?

– Одну минуточку. – Киндерман махнул рукой. – Давайте прогуляемся, подышим воздухом. Это так полезно. – Он повел иезуита через Проспект-стрит. – Посмотрите-ка вон туда. Как красиво! Просто великолепно! Нет, ей богу, вы плохо выглядите, – повторил он. – Что случилось. Вы не больны? «Когда же он поймет, что происходит?» – подумал про себя Каррас, а вслух произнес:

– У меня много дел.

– Тогда отложите их, – засопел детектив. – Притормозите немного. Отдохните. Кстати, вы видели балет Большого театра? Они выступают в Уотергейте.

– Нет.

– И я не видел. Но мне очень хочется. Балерины так изящны... Это очень красиво!

Они прошли еще немного. Каррас взглянул в лицо Киндерману, который в задумчивости смотрел на реку.

– Что вы задумали, лейтенант? – спросил Каррас.

– Видите ли, святой отец, – вздохнул Киндерман. – У меня появилась проблема.

Каррас мимолетом взглянул на закрытое ставнями окно Реганы.

– Профессиональная проблема? – Частично... только частично. – Что случилось?

– Ну, в общем... – Киндерман замялся. – В основном это проблема этики. Можно сказать так... Отец Каррас... вопрос... – Детектив повернулся и, нахмурившись, прислонился к стене здания. – Я ни с кем не мог поговорить об этом, даже со своим капитаном, понимаете... Я не мог рассказать ему. Поэтому я подумал... – Его лицо неожиданно оживилось. – У меня была тетка... Это очень смешно. В течение многих лет она была просто в ужасе от моего дяди. Никогда не осмеливалась сказать ему слово; даже боялась взглянуть на него. Никогда! Поэтому когда она сердилась на него за что-то, то пряталась в шкаф в своей спальне, и там, в темноте – вы мне не поверите! – в темноте, среди одежды и моли, она ругалась. Ругалась! – на дядю! – в течение двадцати минут! И говорила все, что она о нем думает! Когда ей становилось легче, она выходила из своего шкафа, она шла к дяде и целовала его в щечку. Как вы считаете, отец Каррас, это хорошо или плохо?