Изгой
Шрифт:
Один из палачей стащил с его ног сапоги, потом послышался треск материи – с нем буквально разодрали кафтан с исподним бельем, бросив вонючие грязные тряпки на пол. Кат тут же ногой, как заправский футболист, отправил их в дальний угол. Штаны с Галицкого снимать не стали, и это немного обрадовало его в столь безнадежном положении – значит «холостить» его не станут, и то хорошо.
– Допрежь не сечен кнутом, на нем токмо следы плетей татарских, – скучным голосом произнес Фома, ощупывая крепкими пальцами тело, что массажист, и явно его изучая, тут же докладывая
– Кожа белая, пальцы без мозолей, но воинские, сильные. Потертостей нет, ни на ногах, ни на лядвах – на конях мало ездит, да и обувь добрую носит всегда. Приступать?!
«На хрена ходить пешком, и в седло взбираться – у меня две машины было – сел на сидение и поехал. А чего это дьяк кивает?!»
– А-а!
Вопль вылетел из Юрия – от внезапного толчка в спину натруженные руки вырвались из плеч с чудовищной болью, пол неожиданно приблизился, в глазах потемнело…
Часть третья. Воевода
Глава 1
– Облей!
Лицо охладило водой, которую ему щедро плеснули прямо в лицо из ковша. Машинально сглотнув живительную влагу, попавшую на пересохшие губы, Юрий медленно пришел в сознание, темнота перед глазами потихоньку расступилась.
Резкая боль нахлынула на плечи, вывернутые из них руки были над его головой, а не сзади спины. Крепко связали их веревкой и подвесили на дыбу. Мерзко и больно ощущать себя притянутым к потолку, когда кончики пальцев ног ощущают холодный камень внизу, почти касаясь пола. И боль терзала – страшная тягучая боль в плечах.
– И кто ты таков, вор, ответствуй про себя?!
Голос был чужой, незнакомый – властный, уверенный в себе, хамоватый – таким всегда говорят те, кто других людей считает за полное дерьмо, недостойное дымиться даже на отдалении.
Встречался он с такими в жизни, что в Украине, что в России – мнили себя вершителями судеб, небожителями, что подобно звездам на небесном своде засиявшими.
«Завиноватить хочет сразу, падло, криминальные замашки. Начнешь отвечать на вопрос – проиграешь все позиции, встанешь в позу и ягодицы раздвинешь. Знакомо!»
Влага на глазах начала потихоньку расступаться, появился свет, и теперь он смог отчетливо рассмотреть задавшего ему вопрос. Бородатый мужчина почтенных лет, глаза пронзительные, сразу видно, что боярин, для которого любой казак, даже сотник, червь, а уж простой мужик и не человек вовсе, а так, тля навозная.
– А с чего ты взял, что я вор?! Сразу же ворами честных людей обычно те считают, что сами к воровству ой как склонны!
Слова сами сорвались с губ – нахлынула спокойная ярость, теперь Юрий хорошо знал, кому он обязан за свои мучения. Подстриженная чуток борода, не лохматая, как обычно он видел у московитов, когда ехал по дороге, и уже был на столичных улочках. Очень богатая и нарядная одежда, поперек груди на кунтуше нашиты витые золотом шнуры, откидные рукава тоже блестят шитьем дорогим, красивым.
Сразу видно, что богатый и властный олигарх,
«Не любишь, болезный, когда в обратку прилетает?! Так учти урок на будущее – за нами не заржавеет!»
– Жги, Фома! Выбей из вора строптивость!
За спиной раздался щелчок, послышался свист и одновременно всю спину обожгло жгучей болью, обвило ее и растерзало, как показалось, все внутренности. Юрий дико заорал, выпучивая глаза от напряжения, по ноге побежала горячая струю.
– А-айя!!!
И спину тут же обожгло второй раз, качнув вперед – теперь надрывно отозвались вывернутые руки и Галицкий завыл, и тут третий удар буквально сотряс и так заполненное жуткой болью тело.
– Ух – нах!
Терпеть не было мочи, Юрий чуть не потерял сознание от боли, кишечник самопроизвольно опорожнился.
– Хватит! Так ответствуй, вор и злодей, за дела свои! Обзовись именем своим настоящим!
«Из приказа Малороссийского донос! А это глава приказа – боярин Артамон Матвеев, любимчик покойного царя, о котором мне атаман Иван Сирко рассказывал!
Такой олигарх меня спокойно прикажет запытать до смерти. Попал я как кур в ощип!»
Мысли пробежали в голове, но на место отступившей боли пришел не страх, а решительность. Нужно было бороться дальше, как в последнем бою. Снова нахлынула мутной волной ненависть, но на этот раз не звериная, а холодная и расчетливая.
«У тебя язык есть, а тут самая натуральная «стрелка», перед тобой «пахан». И разговор нужно вести по «понятиям» – иначе «братва» просто не понимает. Покажешь слабину или страх, и будет кончено!
Ведь меня на боль берут, запугивают и хотят сломать, чтобы пощады у них попросил. А раз так, то виновным себя признаю и «разведут» меня, причиняя с каждым разом большую боль, и пощады не будет – слабых затаптывают сразу.
А потому надо ему рыло умыть!
И свидетелей, больше свидетелей в разговор завлечь!
С толпою он ни хрена сделать не сможет, ему самому руки вывернут и башку набок свернут!
Ведь он бывший любимчик, а не настоящий. У нового царя свои могут быть фавориты, и под Матвеева яму уже сейчас копают! Врагов ведь он нажил немало!
Не могут не выкопать и завалить – что-то я не слышал, чтоб новые владыки слуг старых не меняли, и пинка им не отвешивали! Есть те, кто царю и поможет этого олигарха в яму свалить!»
Мысли текли быстро, прерываемые приступами острой боли в плечах и на истерзанной кнутом спине. Но говорить надобно, только язык его сможет спасти от дальнейших мук.
– Ответствуют воры, а те кто честно государям московским служат говорят сразу и честно!
Галицкий дернулся на дыбе, громко зашипел от терзавшей его боли. А потому заговорил яростно и напористо, стараясь как можно больше назвать свидетелей и авторитетов, вовлечь в допросные листы множество имен – он видел, как подьячий быстро писал гусиным пером, занося на лист все сказанные им слова.