Излеченные души

Коул Тилли

Шли часы, а ничего не менялось. Наверху все еще горел свет, но я не слышал отца с момента, как он оставил нас здесь. Я был голоден, но он не возвращался.

А Исаии становилось хуже.

Когда я наклонился, он смотрел на меня, но его дыхание изменилось. Оно было глубоким и медленным, но его темные глаза, такие же, как мои, смотрели на меня, а крошечные ручки тянулись ко мне.

Мой желудок

сжался, когда я сказал:

— Я не притронусь к тебе... Я сделаю тебе больно... — но он продолжал плакать. Кричал, пока я уже больше не мог выдержать.

Я стиснул ладони в кулаки, чтобы бороться с пламенем. Я молился Богу, чтобы оно не тронуло брата. Но папа ушел так давно и мне казалось, что он уже не вернется. Затем дыхание Исайи стало поверхностным, но все еще смотрел на меня. И я должен был взять его руку. Он был напуган и ему было больно... как мне.

Я должен был держать его.

Задержав дыхание, я бросился вперед и схватил его на руки, укачивая.

Но сейчас его кожа не была горячей. Мой младший братик был ледяным. Глаза были странными, взгляд стеклянным. Но он продолжал смотреть на меня, и я начал раскачивать его, как делала мама. А затем запел «Мерцай, мерцай, звездочка», так же как делала мама. Мое горло болело, мне было тяжело петь. Мне так хотелось пить, но я пел, чтобы Исаия почувствовал себя лучше.

Я хотел, чтобы он чувствовал себя лучше.

— Мерцай, мерцай, звездочка... Как я жажду узнать, кто ты...Ты так высоко, над всем миром... Ты как алмаз в небе...

Но это не помогало.

— Я не хочу делать тебе больно, — прошептал я, перестав петь, и затем услышал хрип из его маленькой грудки. Но мама сказала мне присматривать за ним, защищать его.

Поэтому я начал считать. Я считал его вдохи, не отводя взгляда от его маленького личика.

— Раз, — прошептал, когда он сделал небольшой вдох, — два, — продолжил, прижимая его ближе к груди. — Три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять... — Я заметил, что Исаия опустил ручки, его кожа была холодной, но глаза все еще открыты и смотрели на меня. Затем я ждал, когда он снова начнет дышать. Я считал: — Одиннадцать… — я ждал. И ждал. Но ничего не происходило. Я задрожал... В темных глазах Исаии не было признаков жизни, так же как и в тельце.

Я немного переместил его на руках, пытаясь дать ему возможность дышать. Но он не двигался.

— Двенадцать, — прошептал я, отчаянно желая дойти до этого числа. Но Исаия не двигался. Я

начал раскачиваться туда-сюда, так же как делала мама, держа брата на руках. — Двенадцать... пожалуйста... пусть будет двенадцать.... — Но его маленькие ручки упали по бокам. Головка откинулась назад, глаза были все еще широко открыты, но больше на меня не смотрели.

Исаия ушел... как и мама...

Он тоже оставил меня.

Я сделал ему больно... Я заставил и его уйти...

Я сморгнул слезы, в голове стоял образ маленького Исаии. Внезапно передо мной оказалось залитое слезами лицо Мэдди, она обхватила руками мою голову.

— Мои прикосновения убивают, Мэдди, — признался я шепотом.

— Шшш, — сказала сломлено Мэдди. — Ты ни в чем не виноват. Это все твой отец. Он оставил вас умирать. Твой брат был болен, а он оставил его с тобой. Без медицинской помощи. Ты не убил его, Флейм. Твои прикосновения не причинили вреда твоей маме или брату. Вина целиком на твоем отце.

— Но он не достигал двенадцати. Всегда было одиннадцать. Одиннадцать порезов на моей спине, и одиннадцать вдохов Исаии. Почему всегда одиннадцать? Почему, бл*дь, он всегда считал до одиннадцати? Я не могу выбросить это число из головы. Все измеряю в одиннадцати.

Мэдди прижала меня ближе и сказала:

— Я не знаю. — Я опустил голову, а она продолжила: — Какое красивое имя. Исаия.

Я сделал глубокий вдох.

— Меня зовут Иосия, — признался в первый раз в жизни. — Иосия Уильям Кейд.

Подняв голову увидел, что по щеке Мэдди катится слеза. Она погладила мою бороду и приоткрыла ротик, шепча:

— Иосия Уильям Кейд. — затем прижалась к моим губам в поцелуе.

— Я ненавижу это имя, Иосия, — выплюнул я.

Мэдди кивнула.

— Я понимаю, и тоже ненавижу имя Магдалена. Я рада, что ты поделился своим именем, данным при рождении, со мной. Потому что теперь, Флейм, мы знаем друг о друге все, что нужно знать. Все.

Чувствуя себя опустошенным, я прижал Мэдди к груди и улегся ровно. В комнате было тихо. Я снова пытался отгораживаться от воспоминаний. Они не уходили. Затем, закрыв глаза, почувствовал поцелуй Мэдди на своей груди. Она прошептала:

— Я люблю тебя, Флейм.

Я сделал резкий вдох и зажмурился, а воспоминания исчезли. Я прижал ее крепче к себе и прошептал:

— Я.... Мэдди... Я тоже люблю тебя...

24 глава

Мэдди

Утренний свет пробивался сквозь тонкие шторы на окнах. Я открыла глаза и мгновенно ощутила тепло. Две большие руки крепко обнимали меня, а я прижималась щекой к теплой коже.

И я улыбалась.