Излучения (февраль 1941 — апрель 1945)
Шрифт:
Снова о туннеле на высоте. Омар, добродушный азербайджанец, заботившийся обо мне в эти дни, позади нес мои вещи. Все так же лежал там в грязи мертвый носильщик, хотя ежедневно сотни людей проходили мимо. Брошенные трупы, видимо, становятся системой — не для людей, но для демона, хозяйничающего в таких местах. Злая необходимость погоняет всех.
Чуть повыше я увидел еще двух мертвых, новых, из которых один был по пояс раздет. Он лежал в русле лесного ручья, откуда вздымалась его мощная, посиневшая от мороза грудная клетка. Правая рука, будто он спал, была у него закинута к затылку, на котором зияла кровавая рана. С другого трупа, по всем приметам, тоже хотели стащить рубашку, но это не удалось. Однако она была так высоко вздернута, что открылось маленькое бледное входное отверстие от пули в области сердца. Мимо них торопливо двигались горные стрелки с тяжелыми рюкзаками и вереницей носильщиков, груженных балками,
На канатной дороге через Пшиш. Качаясь на узкой доске высоко над рекой и вцепившись обеими руками в трос, я объемлю всю картину пейзажа — момент из тех, что полезнее всяких штудий. Волны внизу кажутся отсюда затвердевшими, иногда совершенно неподвижными, точно чешуя со светлыми краями на теле змеи. Я раскачиваюсь у одной из высоких опор моста — сохранившейся здесь вздыбленной башне с романскими окнами. Из трещины в ней смотрит — точно так у Босха из полых яиц и диковинных машин выглядывают люди — какой-то офицер и выкрикивает Цифры обслуге тяжелого орудия. Внизу видны канониры, столпившиеся у серого чудовища, затем они отступают назад и зажимают уши, когда красный огненный сноп разрывает воздух. Сразу же из стены вновь появляется орущая цифры голова. Раненых в белоснежных повязках переправляют через реку и тащат затем на носилках к скопищу санитарных машин. Замазанные красные кресты. Сотни и тысячи носильщиков, точно муравьи, с помощью длинных цепей подносят доски и проволоку. Неземными голосами тут же наполняют этот чудовищный котел мелодии рождественских песен: громкоговорители одной пропагандистской компании передают: «Тихая ночь, святая ночь». И при этом — выстрелы тяжелой пушки, которым отвечают горы.
Куринский, 23 декабря 1942
Вечером первая почта, привезенная де Марто из Майкопа. Пакетик с рождественскими пирожными, испеченный Перпетуей праздничный кекс с орехами из пасторского сада. Письма от нее, от матери, от Карла Шмитта. Он пишет о нигилизме, считая, что при прохождении через четыре стихии ему соответствует огонь. Стремление дать себя сжечь — своего рода бунт. Но из этого пепла возникает птица Феникс, иными словами, стихия воздуха.
Карл Шмитт относится к немногим, кто пытается измерить мировой процесс категориями, не столь преходящими, как национальные, социальные, экономические. Просвещение только увеличивает слепоту, человек блуждает в световом лабиринте, власть тьмы более неведома ему. Например, ее величие, завораживающее зрелище которого открылось мне вчера с троса канатной дороги, — величие, царственно утвердившееся в своем логове. То, что порою извлекаешь из этого ада глубокое наслаждение — это очевидно.
Чтение: «Оборотень» Лёнса, которого я не читал давно, с детства. Я нашел его здесь, в бункере, валявшимся среди книг. В нарочито-грубоватой, словно топором рубленной манере чувствуется влияние древних саг и притчей. И все же чтение захватило меня, так как действие происходит совсем рядом, собственно в окрестностях Кирххорста.
Потом еще Иезекииль. В видении, с описания которого начинается его книга, скрыт взгляд на устройство мира. Оно превосходит все самые смелые мысли, высочайшие произведения искусства. Мы вступаем в очерченный экстазом круг вдохновенного творчества. Здесь открывается радужный блеск колеса мира с его надмирами, и все это — в осязаемой модели.
Куринский, 24 декабря 1942
Ночью сны; я долго разговаривал с Фридрихом Георгом, вводя его в парижскую жизнь, и другими людьми. Один из них, маленький саксонец: «У людей есть все устройства для счастливой жизни, но они не пользуются ими».
После завтрака поход в долину Пшиша, на охоту за насекомыми, — изысканное занятие. Такие вещи способствуют сохранению чувства собственного достоинства как образец свободного волеизъявления.
Днем празднование Рождества; при этом мы вспомнили 6-ю армию. Если ей придется погибнуть в окружении, то зашатается вся южная часть фронта, и это будет именно то, что Шпейдель предсказывал мне весной как вероятное следствие кавказского наступления. Он полагал, что оно повлечет за собой «раскрытие зонтика», т. е. создание длинных фронтов с узкими подступами.
Вечером мы собрались все вместе в маленьком помещении, устроенном капитаном Диксом в бывшей бане. Вокруг курительного стола поставили кожаные сиденья от автобуса; деревянное колесо от русского орудия
Я вскоре ушел, чтобы заняться в своей казачьей хижине разбором обширной корреспонденции, доставленной мне де Марто во время праздника. В ней были прежде всего четыре письма от Перпетуи. Фридрих Георг сообщает мне о поездке во Фрайбург и разговоре с профессорами, «из своего германского уединения наблюдающими бег времени». Грунерт пишет о своих лилиях и эремурусе и извещает о посылке с красивоцветущим аллиумом. На полях его письма есть также замечание о магистре и встрече с ним в лондонском пабе незадолго до начала войны. Клаус Валентинер пишет о парижском круге друзей. Два письма от незнакомых людей указывают на авторов, а именно: на сэра Томаса Брауна, жившего с 1605 по 1681 год, и на Юстуса Маркорда с его «Молитвой неверующего». Из фотокопии завещания я узнаю, что еще один незнакомец, писавший мне время от времени, ныне уже погибший, сделал меня наследником всего своего литературного творчества. Примечательно также сообщение доктора Блума из Мёнхенгладбаха об одном месте, которое он нашел в «Садах и улицах». Описывая Домреми, я упоминаю надгробие лейтенанта Райнера, павшего там 26 июня 1940 года. И вот теперь я узнаю, что этот молодой офицер был гениальным садоводом, любовно выращивавшим элитные плоды и цветы, среди которых отдавал предпочтение амариллисам. Превзойдя голландцев, он добился на одном стебле восьми огромных цветков, от снежно-белого до глубокого черно-красного, и вел дневник обо всех своих растениях. Блум считает, что я не напрасно увековечил память об этом редкостном человеке, и я с ним согласен. Затем письма от Шпейделя, Штапеля, Хёлля, Грюнингера, Фрайхольда, сообщившего, что он послал мне лосося с финского берега. Удивительно, как нити жизни продолжают тянуться среди всеобщего уничтожения. И не будь больше почты, они бы все равно тянулись через пространства.
Куринский, 25 декабря 1942
Утром служба одного молодого католического священника, превосходно справлявшегося со своими обязанностями. Потом причащение у евангелического пастора, молодого унтер-офицера, делавшего свое дело также с большим достоинством.
Затем охота на насекомых в долине Пшиша. В гнилом пне гнездо diaperis boletiс красными ножками — это его кавказская разновидность. Изучение насекомых поглотило много времени моей жизни, но я рассматриваю это занятие как поле, на котором упражняют тончайшую способность к дифференцированию. Эта способность позволяет увидеть самые скрытые особенности ландшафтов. Спустя сорок лет читаешь на этих крыльях письмена, словно китаец, знающий сотню тысяч иероглифов. Армия школьных учителей и педантов разработала систему, мудрствуя над ней вот уже скоро двести лет.
Днем в ущелье Мирное со старшим лейтенантом Штрубельтом, одним из умнейших учеников Хильшера. Во время беседы с ним, касавшейся положения 6-й армии, как никогда прежде мне стало ясно то обстоятельство, что каждый из нас замешан в этот котел, даже если физически не присутствует в нем. По отношению к нему не может быть нейтралитета.
Мы блуждали в тумане среди армии дубов и диких груш, низкие вершины которых закрывали обзор плотной завесой. На одном из склонов мы наткнулись на группу могил, среди них — Герберта Гоголя, старшего ефрейтора саперов, павшего здесь 4 октября 1942 года. Вид этого креста в сыром, оплетенном серыми прядями тумана девственном лесу тоскливо поразил меня своей глубокой покинутостью.
Мысль: они заблудились здесь, как дети в жутком колдовском лесу.
Апшеронская,27 декабря 1942
На два-три дня в Апшеронскую, помыться и отдать в починку вещи, износившиеся во время похода по горам.
Место занято войсками обеспечения и снабжения, а также госпиталями, вокруг которых быстро растет венец кладбищ. Эти посевы мертвых обильны. Многих из погребенных здесь убила эпидемия, что я заключаю по нередко встречающимся на крестах именам врачей.
Вечером отвечал на письма. Но работу пришлось закончить, так как рядом завел свою волынку громкоговоритель. С тех пор как Лютер кинул свою чернильницу в жужжащую муху, этот вид помех становится в наши дни все более бессовестным. Мне кажется, что помехи акустически соответствуют тем фигурам, что мы видим на картинах Босха, Брейгеля и Кранаха, изображающих искушения, — дьявольские, адские звуки, врывающееся в духовный труд демоническое тявканье, подобное хихиканью фавнов, глядящих с вершин скал на окрестность, или проникающему на поверхность бешеному разгулу в пещерах ада. Но выключать нельзя — это было бы кощунством.