Измена Анны Болейн королю Генриху VIII

Галимов Брячеслав

– Виват сэру Гуго! – поддержала сэра Джона вся компания. – И выпьем за беспринципность!

– Виват! – осушил свой стакан сэр Джон. – Но, если позволите, я вернусь к суду над королевой.

– К дьяволу королеву! Выпьем! – перебил его краснолицый гуляка.

– Нет, нет, пусть сэр Джон доскажет! Черт возьми, дайте ему сказать! – зашикали на гуляку остальные собутыльники.

Тот проворчал что-то, и, запрокинув голову, выплеснул себе в глотку все содержимое своей большой глиняной кружки.

Сэр Джон с сомнением посмотрел на него, кашлянул и продолжил свою речь:

– Как я уже сказал, обвинительный документ против королевы был составлен на основании письма Анны к заговорщикам. Для того чтобы замаскировать

свои преступные замыслы королева придала этому письму вид любовного послания и адресовала его своему кузену сэру Джорджу. Но суд обмануть ей не удалось: сэром Хью было неопровержимо доказано, что письмо Анна носило политический характер и было зашифрованным руководством к действию для заговорщиков. Сэр Хью доказал это в обвинительном заключении со всей очевидностью, не оставив никаких сомнений. Например, слова: «Я не могу без вас жить», – явно свидетельствуют о том, что королева торопит заговорщиков с осуществлением их планов. Она прямо-таки сгорает от нетерпения единолично занять престол. Об этом же говорит нам и следующая фраза Анны: «Вы можете упрекнуть меня за нескромность, но не за холодность». Как верно заключил сэр Хью, эта фраза свидетельствует о том, что королева горячо стремилась узурпировать власть, забыв о какой-либо сдержанности. Еще одна фраза: «Забудьте о моем муже, как забыла о нем я», – тут комментарии не требуются! И, наконец, как вам такое высказывание королевы: «Я не стану мучить вас бесполезными воспоминаниями о нашей общей слабости; давайте лучше решать, как нам быть теперь?» По справедливому предположению сэра Хью, среди заговорщиков, вероятно, были сомневающиеся в успехе, поэтому осуществление заговора было отложено, но королева требовала преодолеть сомнения и приступить к решительным действиям.

Таким образом, есть неоспоримые доказательства преступления королевы, – и с точки зрения закона они вполне достаточны, чтобы осудить ее. Преступный замысел королевы, кроме того, был подтвержден и показаниями самих обвиняемых; сэр Джордж, правда, начал было нести какую-то высокопарную чушь о божественных любовных чувствах, но сэр Гуго пригрозил ему пыткой, и тогда сэр Джордж признался, что участвовал в заговоре. Что же касается сэра Арчибальда, который наряду с королевой руководил заговорщиками, то он чистосердечно раскаялся в содеянном и просил только об одном: сохранить ему жизнь. Сэр Джеймс ответил на это, что сэр Арчибальд, повинный в столь тяжком преступлении, должен был бы умолять судей не о спасении своей жизни, а о том, чтобы его казнили как можно скорее, и избавили, тем самым, от позора и мучений нечистой совести.

Другие участники заговора также признали свою вину, одна лишь королева не пожелала последовать общему примеру. Она до конца продолжала настаивать на своей непричастности к каким бы то ни было умыслам против его величества. Разумеется, подобная неуступчивость настроила судей против Анны, и сэр Джеймс потребовал приговорить ее к публичному колесованию. Однако сэр Гуго посчитал, что достаточно будет простого обезглавливания; при этом он настоял, чтобы в протокол был внесен специальный пункт о принцессе Елизавете. Там сказано, что Елизавета не виновата в грехах матери и сохраняет все свои права. Ранее сэр Гуго столь же рьяно выступил в защиту принцессы Марии, поэтому теперь его прозвали «Покровителем принцесс». Удивительную заботу о королевских дочерях проявил сэр Гуго!

А что же государь, – спросите вы? Его величество, по слухам, вначале хотел утвердить приговор, предложенный сэром Джеймсом, но затем проявил милосердие и утвердил вердикт сэра Гуго. Таким образом, королева Анна будет без лишних мучений обезглавлена в Тауэре.

Сэр Джон замолчал. Приумолкли и его приятели за столом.

– Что вы заскучали, джентльмены? – сказал тогда сэр Джон. – Бросьте! Кому что на роду написано, то ему

и будет! А королева… Что же, у нее своя судьба, она ее сама выбрала. Давайте выпьем за судьбу, джентльмены, – за судьбу, которую мы выбираем! – воскликнул он, поднимая стакан.

Эпилог

Веселый месяц май быстро развеял все печали. Король Генрих, много пивший в последнее время, вдруг как-то встряхнулся, приободрился, и его двор ожил вместе с ним. Воспоминания о казненной королеве поблекли и перестали волновать придворную знать, тем более что покойную многие недолюбливали. Дамы шептались между собой, что несчастному Генриху не повезло, как с первой женой, так и со второй. Вообще, женщины гораздо больше жалели сэра Джорджа, чем Анну; некоторые прямо обвиняли ее в гибели прекрасного молодого человека, наделенного замечательными талантами. Рассказывали, что перед казнью сэр Джордж прочел великолепное стихотворение собственного сочинения, в котором описывался нежный цветок, сожженный извержением вулкана в тот момент, когда этот цветок тянулся к другому нежному цветку. Текст стихотворения каким-то образом был передан одной из придворных дам; она тайком зачитала его своим приятельницам, и все они плакали, говоря: «Бедный, бедный сэр Джордж!»

Что же касается сэра Арчибальда и других заговорщиков, то их забыли настолько быстро, что когда некий заезжий провинциал подал на утверждение сэру Джеймсу бумагу о приобретении прав на земельный участок, подписанную еще сэром Арчибальдом, то сэр Джеймс с недоумением посмотрел на своих помощников, как бы прося напомнить ему, – а кто такой сэр Арчибальд?…

Дела в королевстве шли всё лучше и лучше, – никогда еще общество не было так тесно сплочено вокруг государя. Если и были недовольные, то их голоса тонули в общем благодарственном хоре, прославляющем Генриха.

Любовь народа, может быть, и встряхнула короля. Он вышел из тяжкого жизненного испытания заметно постаревшим, но дух его, в конце концов, превозмог лишения, и Генрих приказал устроить пышный праздник в своем загородном дворце. На праздник выехал весь королевский двор, а также гости из числа провинциального дворянства, сумевшие получить приглашения. С неделю продолжались непрерывные пиры, танцы, игры, фейерверки, мистерии, – и все на фоне незаконченных построек, больших гор строительного мусора, в грязи будущего парка. Из-за недостатка места для ночлега пристанищем многих дворян стали комнаты слуг во дворце; большой популярностью пользовались огромные каменные ступени в недоделанном каскаде фонтанов: на этих ступенях, устелив их тюфяками и закрывшись навесами от солнца и дождя, расположилось более сотни человек, – здесь было самое веселое место.

Генрих, морщась от приступов боли в ноге, старался поспеть повсюду: танцевал с дамами, лично запускал фейерверки, играл в мяч, составлял партию в карты, пел под лютню, вставлял реплики во время театральных представлений. Чувствуя одобрение короля, дворяне расшалились вовсю, так что к исходу третьего дня священнослужители вынуждены были покинуть праздник, прозванный ими Новыми Дионисиями. Вслед за священнослужителями уехали и наиболее благоразумные гости; но уж те, кто остались, долго потом вспоминали Новые Дионисии короля Генриха!

В предпоследний день праздника Генрих все время приглашал на танцы одну и ту же девицу. Она была ладно сложена и имела премиленькое личико с выражением то ли хитрости, то ли крайней наивности. Девица эта охотно шла танцевать с его величеством и хохотала до упада, слушая его комплименты и остроты. А Генрих, действительно, был в ударе: вспотевший, раскрасневшийся, задыхающийся от сильного сердцебиения, – он выделывал и выделывал танцевальные па, припадая на больную ногу. По странному совпадению девицу эту звали Анна. Здесь явно был виден знак судьбы: одна Анна ушла, пришла другая Анна!..