Измена: B-52

Тес Ария

– Прости…

Но он мотает головой и проникает рукой под плед, чтобы в следующее мгновение подхватить меня и переместить выше. Так я снова оказываюсь не в двусмысленном положение, но хотя бы мягко…успокоила себя, называется, а в результате тихо смеюсь. Стаса это не отвлекает, он продолжает меня целовать, покрывать будто каждый миллиметр кожи огненными отпечатками своих губ. Думаю, что снова наградит меня подростковым ожерьельем, но мне плевать. Я сама стягиваю его штаны, даю ему непрозрачный намек, и тогда он отстраняется.

Стас

стоит передо мной на коленях, снова одевает презерватив, пока я снова смеюсь, но на этот раз он настроен идти до конца. Так и говорит, когда прижимает мои руки к дивану:

– Ну нет, мышка, на этот раз не сбежишь.

Вместо ответа я позорно стону в голос и замираю, когда ощущаю ту самую наполненность, о которой только и говорят, что шепотом. Кажется, таких мужчин называют «мой-лучший-секс», или, например, «тот-самый-секс», а может «мой-самый-яркий-оргазм». Я без понятия, но точно знаю, что ни одна из этих фраз в полной мере его не опишет, потому что Стас Давыдов — это что-то большее.

Вот бывает разве так, что ты встречаешь человека, который настолько тебя чувствует? Будто он вообще в твою голову залезть может без проблем, узнать, как ты хочешь, а главное когда? Потому что он это знает. Когда ускориться, когда поцеловать, когда усилить темп, а когда его сбавить — это Стас Давыдов, и то, что происходит между нами.

Как будто идеальный. Как будто мой пазл и его создавался на одном станке, чтобы вот так идеально подходить друг другу. Меня это больше всего и пугает. Что мы так хорошо совпадаем, но разве так может быть?

Об этом я думаю уже после, когда мы лежим все там же. Стас накрыл нас пледом, я слышу мерный стук его сердца под своей щекой, он меня нежно гладит по волосам. Мы же чужие! А почему тогда так по-родному это все? Так же не бывает, ну не бывает! Может быть я просто перекладываю все свои чувства к Саше на него?

– О чем ты думаешь?
– тихо спрашивает Стас, а я хмурюсь, но в глаза ему не смотрю — страшно.

– Странно это.

– Как ты выбираешь место для секса?

– В смысле?
– усмехаюсь и перебарываю себя, повернув голову.

Стас улыбается. Черт, какой же он обаятельный, и как легко он может заставить почувствовать себя «в своей тарелке», а еще такой смелой…Мне нравится это. Нравится, какой смелой он заставляет меня быть.

– Ты не хотела там, и так элегантно переместила нас сюда. Изобретательно.

– Я правда хотела поговорить.

– Но передумала? И разлила вино мне по полу.

– Прости…

– Эй, - он слегка касается моей щеки и слегка мотает головой, - Я же шучу, малыш.

– Глупо это, да?

– Что ты себя понять не можешь? Нет. Мы встретились слишком рано.

– Слишком рано?

– Да, но это ничего. Догоним.

– Обещаешь?

– Еще бы, - на этот раз усмехается, потом проводит пальцами по щеке и уточняет, - Это странно? Или есть еще что-то?

–

Вообще я о другом.

– Ну и?

– Тебе не кажется, что…все, что между нами слишком как-то…

– Горячо? Сумасшедше? Потрясающе?

– Это да, но я снова о другом. Как будто…так и надо, знаешь?

– Потому что так и надо, Марина.

– Но мы друг друга совсем не знаем, а в постеле все иначе. Тебя это не пугает?

– Мне хорошо. Очень хорошо.

– Мне тоже, но…

– Нет, меня это не пугает, - Стас убирает мои волосы за спину и слегка жмет плечами, - Узнать друг друга — дело наживное.

– А ты этого хочешь?

– Да. А ты?

– Да.

– Тогда может сыграем в игру?

И чему я удивляюсь? Ему бы в игры поиграть. Слегка закатываю глаза, но что уж там — киваю. Раз пришла сюда, значит готова принимать его правила? Да?

– Давай. В какую?

– Пятнадцать вопросов.

– И как в нее играть?
– усмехаюсь сама, а потом подкладываю руку под голову, чтобы удобней было на него смотреть, и Стас поясняет.

– Просто. Мы задаем друг другу пятнадцать вопросов по очереди. Как на быстром свидании.

– Тебе лишь бы побыстрее?

– Трепаться — не мое. Есть куда более интересные занятия. Особенно, когда мы голые. Как сейчас.

Я начинаю смеяться, но что тут скажешь? Четко и лаконично.

– Я не против. Есть какие-то ограничения?

На этот раз он медлит куда больше, чем до этого, а потом вдруг сам закатывает глаза и переводит их в потолок. Напрягается — чувствую всем своим существом, и даже не телом. Как будто душой…

– Единственное, о чем я не люблю говорить — это Оля. Но этот вопрос в топе, наверно, на первом месте, так что…

– Ты не хочешь о ней говорить?

– Я не люблю о ней говорить. Смысла в этом ноль.

– Она мать твоего ребенка.

– Я знаю, Марина.

Впервые я слышу настоящую злость в его голосе, поэтому сразу отступаю. Да. Это та самая грань, за которую мне заходить «не можно» — снова чувствую ее сердцем, если угодно.

– Если ты не хочешь, я не стану тебя заставлять.

– Давай я просто сам расскажу коротко, и закроем эту тему?

Мне это уже не нравится, если честно. Я хочу сама задать все вопросы, которые меня волнуют, а не вот так вот, но разве я могу заставлять человека говорить, если он этого не хочет? Нет. Поэтому я соглашаюсь.

– Давай…

– Мы разъехались, когда еще жили в Париже. Там я работал, но…не сложилось. Развод был сложным, нам было нереально договориться — она пыталась отжать у меня, как можно больше из вредности. Вроде пришли к чему-то типо компромисса и все, оформили бумаги, отмучился. Эта эпопея длилась два года. Когда мы с тобой познакомились — были последние аккорды, так сказать, и я улетал в Париж, чтобы окончательно все утрясти, потом еще брал пару недель на перезагрузку. Все.