Измена хуже предательства
Шрифт:
Я зажмуриваюсь. Мне страшно видеть мужа таким. Я много раз слышала от друзей и знакомых, каким он может быть. Но мне он не показывал эту свою черту. И я всегда удивлялась, как нежный, заботливый, любящий Радим может быть жестким и непримиримым. Настал момент, когда я это вижу. И это страшно ужасно и восхитительно прекрасно одновременно. Дикая, неукротимая сила ярости.
Мгновение я стою съежившись и зажмурившись, ожидая его гнева, но меня лишь легонечко отодвигают.
Я открываю один глазик,
Рубашка, обтягивающая плечи Радима, загораживает мне обзор. Он высокий и поэтому я дышу ему в лопатки. Напряжение отчетливо читается в его позе.
Отодвинув от меня Валеру, Радим встал между нами.
Я стою за его спиной, белая ткань рубашки словно светится, предлагая ее разгладить. Она нереально мерцает своей белизной в сгущающихся сумерках.
Вот он такой сильный, крепкий, близкий, рядом.
Протяни руку и обними. Стоит, плечи напряжены, мускулы натягивают ткань и запах, такой родной. Я втягиваю его. Ммм… Можно забыть связывающую по рукам реальность и прикоснуться.
Я все-таки прижимаюсь лбом к этой манящей, белоснежной материи. Сжимая рукава его рубашки. Снова представляя, что Радим мой. Но нет, это лишь иллюзия. Там, с той стороны Радима, стоит человек не подозревающий о жесткости Радима и ситуацию надо спасать. Я шепчу:
— Радим, не надо, пожалуйста.
Он застывает, словно каменная глыба.
Мне так больно сейчас. Мне нельзя прикасаться к нему. Я же знаю, наши касания неизбежно ведут к вспышке желания.
Я делаю усилие над собой, отрываясь от него. Мне нужно быть более благоразумной. Не доводить до…
Я выглядываю из-за спины мужа и смотрю на Валеру.
— Марина, зайди, пожалуйста, — говорит Радим, прямо смотря в лицо сопернику.
Ну, не подерутся же они, взрослые же люди. Или нет? Нервное беспокойство затапливает вены, заставляя сердце биться неровно.
— Я никуда не пойду. Вы сейчас делов натворите. Я себе не прощу.
Тут Валера меня удивляет. Он смотрит на меня и что-то читает в моем взгляде. Поднимает руки капитулируя.
— Я на нее не претендую, остынь. Всего лишь проводил.
Легко разворачивается и уходит не оглядываясь.
Еще несколько мгновений, Радим смотрит в удаляющуюся спину, потом разворачивается ко мне.
— Пойдем домой.
И мне чудится в этой фразе скрытая теплота.
Мы заходим в подъезд, поднимаемся в лифте. Все молча. Внезапно куда-то исчезают все слова. Минуты текут, накаляя напряжение между нами и я не выдерживаю:
— Зачем ты пришел?
— Я все еще собственник этой квартиры. Если ты забыла. И мне нужно забрать сменную одежду.
Да, точно. Вещи. Нужно было вместо перестановки мебели собрать все его пожитки. Он же сразу предупредил, что придет за ними. Так бы
У меня нет ни сил ни желания наблюдать за его сборами, поэтому я сразу прохожу на кухню. Завариваю себе чай. И стою с кружкой в руках у окна, разглядывая парковку.
Нужно было, наверно, поскандалить, закатить истерику, пошвырять в него чем-нибудь увесистым. Но я, видимо, уже выплеснула всю свою боль в слезах, ранее.
Он подходит ко мне со спины неслышно, вздыхает.
Я продолжаю смотреть в окно не оборачиваясь. Радим стоит позади, отводит прядь волос с плеча, обнажая мою шею. Я застываю. Боюсь пошевелиться, чтобы не спровоцировать, его на дальнейшие действия. Я чувствую, как воздух между нами намагничивается. Горячее дыхание касается моей кожи, обжигая. Я чувствую, как мурашки бегут по ней.
Он произносит тихо, рассыпая интимность момента:
— Мариш, я не могу тебе сейчас все рассказать. Мне нужно время выяснить все, разобраться. И тогда все изменится. Поверь мне, пожалуйста.
Я предпочитаю не слышать в его голосе надрыва. Мне тоже тяжело! Поэтому я отвечаю единственно приемлемое сейчас:
— Это все равно ничего не изменит. Потому что между нами теперь непреодолимое препятствие — твоя любовница. И будущий ребенок!
Я не буду плакать, когда он уйдет.
Не буду.
Не буду!
Я запрокидываю голову, в надежде, что озера слез останутся в своей чаше. Непокорные слезы не держатся в глазах. Их слишком много. Господи, как же больно. Когда же это все закончится?
8
Шесть лет назад.
В тот день, Людка во что бы то ни стало, решила вытащить меня из дома.
— Давай, давай, быстрей, одевайся, — поторапливает меня Людка.
— Да не пойду я. — бурчу я, зарываясь в книгу. На носу экзамены, а она тянет меня на студвечеринку.
— Как это не пойдешь? Ты столько помогала, чтобы это ретропати состоялось. Ты обязана пойти!
— Вот, ты сама сказала ретро, а из ретро у меня только шерстяные носки, связанные бабушкой. — я отворачиваюсь, чтобы она не отвлекала меня больше от зубрежки.
— Ну вот еще. У тебя не получится откосить. — она обвиняюще тычет в меня пальцем. — Если дело только в одежде, я сейчас откопаю тебе офигенское платье. И попробуй только в нем не пойти.
Я с любопытством оборачиваюсь. Людка зарывается в наш шкаф и по очереди выуживает оттуда пестрые лоскутки ткани, отдаленно напоминающие то, что она ищет, потому что на них слишком мало материи. Наконец, выныривает с ярко-алой тканью в руках.
— Не-е-е, я такое не одену!
— Оденешь! — безапелляционно заявляет подруга.