Измена, или Ты у меня одна

Петухов Юрий Дмитриевич

Теперь они рыдали оба, с такой силой, словно произошло нечто ужасное, непоправимое, и это непоправимое можно смыть лишь потоком слез.

Она приглаживала его по затылку. И прижимала сильнее и сильнее — так, что начал задыхаться. Его руки обвили ее тело, трепетное, вздрагивающее, и скользили по нему, не могли остановиться.

— Не надо, — еле лепетала она, все так же не отпуская головы, — ну не надо, зачем? Вы противный мальчишка, как вам не стыдно, не надо…

Мишка рыдал, хлюпая носом, трясся и не отвечал. Он умудрился расстегнуть верхние

пуговицы и теперь не только орошал ее кожу слезами, но целовал, целовал — шею, груди, ложбинку между ними. Голова у него кружилась, чего обычно в таких случаях не бывало, но это совсем не мешало — тело было таким податливым, мягким и вместе с тем жгущим, что он ничего не видел и не слышал. Если бы его спросили: Миша, где ты сейчас? с кем? он бы сразу и не ответил — какое-то затмение нашло.

Она сама съехала по спинке дивана вниз и чуть вбок, откинулась, увлекая его за собой, не отпуская от своей груди. Но даже теперь оба не переставали всхлипывать, вздрагивать — в странном и неожиданном единении, охватившем их, таких разных, и не только лишь по возрасту. Остановиться они уже не могли. Да и не хотели они останавливаться.

…Мишка опомнился минут через десять. Быстро встал, поправил одежду, застегнулся. Потом встал на колени перед ней, поцеловал — сначала в губы, потом коснулся шеи, впадинки у бедра. Рука его заскользила по ногам. Но он одернул себя. Времени оставалось в обрез.

Люба выскочила из-за двери деканата раскрасневшаяся, возбужденная. Глаза горели. Натолкнувшись на входящего в комнату преподавателя и чуть не сбив его с ног, она даже не извинилась, а лишь вскинула голову и быстро пошла по коридору к лестнице.

"Ого! — подумал Мишка. — Я сейчас прямо как капля воды на раскаленную сковородку угожу!" Тем не менее он вышел из-за угла, откуда наблюдал за всем происходящим, поднял руки вверх и с таким видом, будто моля о перемирии, двинулся навстречу Любе.

Она пронеслась мимо, не обратив внимания на Квасцова.

— Любашенька, постой! — забежал тот сзади.

Получив в ответ косой невидящий взгляд, Мишка зашел с другой стороны и плелся теперь молча, на шаг приотстав от девушки, задевая плечом встречных студентов. Все спешили по своим делам и не догадывались, что там творится у кого-то на душе, а толчки, суету, гомон в институтских коридорах принимали как нечто само собой разумеющееся.

Из распахнутых дверей брызнуло солнце. На последней ступеньке каменного институтского крыльца Квасцов догнал ее, забежал чуть вперед.

— Да погоди же ты!

— Ну чего привязался?! — почти выкрикнула Люба.

Мишка на минуту опешил, но взял себя в руки — дело есть, дело.

— Считай, что это не я перед тобой, а Сергей, — процедил он.

Девушка фыркнула. Они уже начинали привлекать внимание прохожих.

— Говори, только побыстрей.

— Один минут! — оскабился Мишка. — Давай присядем. Лавочки во дворе были заняты, пришлось идти в скверик напротив, через дорогу. На переходе Мишка успел купить у мороженщицы «Лакомку»

и, галантно склонив голову, протянул мороженое Любе. "Охладиться тебе, подруженька, не помешает", — зло подумал он, тая свою мысль за обаятельнейшей улыбкой.

Не вышло! Люба, взяв «Лакомку» двумя пальцами, тут же бросила ее в стоящую рядом урну и, брезгливо оглядев пальцы, полезла в сумочку за платком.

— Твой минут прошел уже, — сказала она.

Но лавочка была совсем близко и на удивление — пустая. Сели.

— Сергей за тебя очень волнуется, — начал было Мишка. Люба его оборвала;

— Без тебя разберемся!

— Но просил-то он именно меня, понимаешь! Специально письмо написал! — С Мишки, как слетал сейчас с тополей белый пух, слетала под ветерком Любиного презрения вся его напускная уверенность.

— Очень жаль, что он так и не понял, с кем имеет дело! — Глаза собеседницы сузились, и Мишке показалось, что в них стоит уже ничем не прикрытая злость.

— В кого метишь? — удивился он.

— В тебя! — с нажимом, резко ответила Люба.

— Однако… — попытался изобразить благородное возмущение Квасцов.

— Все? — Люба дернулась, вставая.

— Да нет, не все!

Мишка решил идти до конца. "Дружба дружбой, но и у меня есть предел, други дорогие!" В нем вспыхнула злоба, и одновременно пришло какое-то ледяное спокойствие.

— Твой дружочек новый, тот, что до Сергея был хорош, да и после Серегиного ухода пригодился, старушка, просто подонок и больше никто! Дерьмо натуральное!

— За такие слова…

— Он Серегу по твоей милости угробит вконец. Ты, надеюсь, знаешь, что они там, — Мишка мотнул головой куда-то влево, — неровня?

— А тебе-то здесь, — Люба повторила жест собеседника, мотнув головой вправо, — откуда это известно?!

— Серега сам писал.

— Покажи!

— Много чести.

— Не верю, — Люба облегченно вздохнула и собралась уходить.

— Нет, ты постой! — В голове у Квасцова творилось что-то невообразимое, он готов был собственными руками задушить сейчас, прямо здесь, в скверу, эту упрямицу. "Какая все же разница между сестрами!" — мелькнуло в его мозгу. — У меня просто нету с собой письма этого, понимаешь? Что я тебе, почтальон, что ли, таскать сумки с бумагой?!

— Вот когда будет, тогда и приходи.

— Ладно, мать, черт с тобой! Но ты хоть напиши ему, что все кончено, — зачем мучить человека!

— О себе беспокойся!

Контакта не было. "И не будет, — подумал Мишка. — Ну, Сереженька, подыскал же ты себе мегерочку! Другой не то что уступил бы ее первому встречному, айв придачу бы дал многое, лишь бы избавиться! Здесь я промахнулся явно, надо было сперва на подруг выйти!" Но и сдаваться не хотелось — чего-чего, а настойчивости Квасцову было не занимать.

— Ты морочишь головы двоим, а они готовы перегрызться из-за тебя!

— Нашелся здесь, мораль ходячая! На себя погляди!

— В конце концов, знаешь — кто ты такая?!