Измена, или Ты у меня одна
Шрифт:
— Как отгулял? С голодухи не помер?
Борька неопределенно махнул рукой. Намека не понял.
На все формальности ушло не больше полминуты. Увольнительная записка была сдана, и надо было как-то убить время до отбоя. Черецкий загадал, что если встретит Славку одного, то тут же выложит все. Если же тот окажется в компании — беседу придется отложить: горький опыт подсказывал, что с глазу на глаз такие эксперименты более безопасны, чем при свидетелях.
Чутье подсказало ему, где можно найти Хлебникова в такой час.
Все ушли в клуб, там показывали новую кинокартину.
Славка частенько променивал это удовольствие на другое чтение, времени было в обрез и из-за этого приходилось жертвовать фильмами.
Второго такого случая в ближайшие дни Борьке могло и не представиться. Он принялся заводить себя изнутри, стараясь сохранить бойцовский настрой.
— Чего ты пыжишься? — поднял голову Славка. — Хочешь сказать чего-то — говори.
Черецкий побагровел, но сдержался. Даже сделал первый встречный шаг к примирению:
— Если ты того разговора забыть не можешь, так напрасно…
— А я-то думал — это ты на меня зол остался.
— Было, — снова стерпел Борька, — было, да прошло. Тогда тебя все поддержали, а могло и иначе обернуться. Везучий ты во всем. Славка, сам об этом навряд ли догадываешься — какой везучий!
— Есть немного, — Хлебникову начинал надоедать этот бестолковый разговор.
— Думаешь, я на публику работал?
— А хрен тебя знает!
— Ладно, верно говоришь, чего там! Но не в этом дело.
В чем дело, Борька не договорил — все не мог никак приступиться. Но желание разложить Славку, сбить спесь с него не пропадало.
Какие-то невнятные опасения снова сбили Черецкого с прямого пути, понесли совсем в другую сторону — он начал с того, о чем не помышлял говорить кому бы то ни было.
— Тебе приятель твой, Ребров, — спросил он, подозрительно прищурив глаза, — не говорил, что это он в офицерском городке делал?
— А ты откуда знаешь?
— Неважно, отвечай прямо. Или вы с ним заодно?
— Сам там был?
— Может, был, а может, не был.
— Значит, был! — твердо сказал Славка.
— Ну допустим! — признался Черецкий. — Была причина, а его что занесло в офицерскую общагу?
Славка развел руками.
— Там, кстати, Каленцев наш живет. Не доходит?
— Пока нет.
— Может, он про нас про всех ему докладывать ходит: мол, то да се?! Стучит себе настукивает за дополнительную пайку, а? А мы, лопухи, довольные — ах, Сереженька…
— Придержи язык! — резко оборвал его Славка. — Может, ты сам стукарь?! А на Серегу поклеп наводишь, чтоб глаза отвести, а?!
Черецкий не ожидал такого и искренне изумился, не успел даже обидеться, а Славка продолжил:
— Не нравится? Чего же ты, проглотил свое помело поганое, парашник?! Давай мети!
Борька промолчал, сглотнул
— Не нравится! Так и других не поливай, Боря. Думаешь, я не помню, как ты шороху давал трепачу, тому самому, что про тебя с Кузьминой сплетни разводил. Помню! Тогда ты весь прямо кипел от благородного гнева, а сам?!
— Да я только спросил, — возмутился Борька и махнул рукой. — А вообще-то бывает, тянет за язык сила какая-то: и не хочешь иной раз ляпнуть чего-нибудь, а все равно ляпнешь, черт бы ее побрал!
— Ага, вроде бы не вина твоя, а беда?!
— Получается так.
— Про силу никто не знает, а погань всякая из твоего хaвала вырывается! Ты это прочувствуй, Боря, тебе же легче станет.
— Ну ты не перебарщивай, — остановил его Борька, — а то и по морде схлопочешь, мне рог сшибить, как плюнуть, понял?!
— Ладно, — согласился Хлебников, нe фига мусолить — сами не без недостатков, — добавил он самокритично. — Ты из-за Сереги пришел?
— Да нет, — оживился Черецкий, — хотел с тобой потолковать.
Славка с тоской поглядел на отложенную книгу.
— Я тут поднабрался немного, по истории, — продолжил Черецкий, — есть, как говорится, предмет для обсуждения.
— Ну так выкладывай.
— Сейчас. Не гони. Ты вот травишь свою… — Черецкий хотел сказать «тюлю», но сдержался и решил вести спор, что называется — корректно. — А все уши распахнули — рады верить.
— И очень хорошо.
— Ага, хорошо для тебя.
— Это почему же? — удивился Славка.
— А потому, что ты пуп земли — вот, думают все, какой умный, все-то он знает. А ты и рад лепить что ни попадя! — не сдержался Борька. — А лепишь-то — горбатого, лапшу на уши вешаешь!
— Не понимаю.
— Погоди, погоди! Щас я все по полочкам разложу. Начнем… с середины. У тебя воев Святославовых сожгли, и все, так?
— Да, — Славка не понимал, куда клонит Черецкий.
— А вот и нет! — Борька торжествовал. — Язычники на Руси как погребали мертвых? Раз ты такой начитанный, должен знать.
— Сжигали, потом тризны, поминки с воинскими игрищами устраивали, — ответил Славка.
— Так-с, с этим ясно! — засиял Черецкий. — Игрища, пиры!
— Мне-то ясно, — осек его Славка, — а тебе вот, видно, не очень.
— Ясней некуда — перепутал все, а выкрутиться слабо! — Черецкий успел перекинуть костяшку на мысленных счетах в свою сторону — "один — ноль".
— Пускай. Ну, а как ты представляешь: после сражения воины — раненые, усталые — вынуждены были рыскать в поисках леса, рубить деревья, складывать огромные срубы ведь хоронить надо было сотни погибших товарищей, в полях их не бросали, да потом еще насыпать сверху курганы, так, что ли? На чужой территории, под носом у вражеской армии, бросив все военные планы, так? А потом пировать на виду у всех и игрищами себя тешить?