Измена. Другие правила
Шрифт:
Вот кто точно ничего не понимал, так это я.
— Ты тоже ничего не знала? Или он всё-таки тебе сказал?
— Чего не знала? Что сказал? — я повысила голос.
— Патент оформлен только на твое имя, Катерина! — пояснил, наконец, Константин Андреевич. — А уж на каком этапе это произошло, полагаю, может сказать только Павел Дмитриевич. Неужели вы, Арина Николаевна, ни разу не заглянули в реестр поданных заявок?
— С какой стати я должна была это делать? — огрызнулась та. — Всем занимался Шестаков. Я и подумать не могла,
Она подпихнула бумагу в мою сторону, но я даже не взяла ее в руки — я так разволновалась, что всё равно не смогла бы ничего прочитать.
— Но я полагаю, Арина Николаевна, что даже вы не станете спорить с тем, что имя Катерины в патент вписано вполне по праву, и даже если вы попытаетесь это оспорить, то ничего не добьетесь — я лично буду свидетельствовать против вас, как наверняка и многие другие наши коллеги.
Ланская вскочила из-за стола. Теперь ее лицо было уже красным от гнева, а зеленые глаза метали молнии.
— Да подавитесь вы вашими патентами! Тоже мне — гении науки! Да если бы не я, китайцы бы и не узнали об этом изобретении! Вы не юаня бы не получили без меня!
Я усмехнулась:
— Я заплачу тебе комиссионные, Арина!
Наверно, это было жестоко — дразнить ее именно в этот момент. Но я уже второй день пребывала в таком напряжении, что не смогла сдержаться.
Ланская схватила свою сумочку, достала оттуда ключи с блестящим брелоком, швырнула их в мою сторону и выбежала из кабинета, хлопнув дверью так, что на столе зазвенели стаканы.
Глава 20
К Павлу меня пустили только через три дня. Врач сообщил, что он пришел в себя, и я тут же снова помчалась в Москву. Только на сей раз я поехала в столицу не одна, а с мамой и Настей.
Сначала я хотела остановиться в гостинице, но потом подумала — с какой стати? Квартира Шестакова когда-то была и моей. И она никогда не была Арининой. Так почему я должна была ею брезговать? С ребенком там будет куда удобнее, чем в гостиничном номере.
Нас снова привез в столицу Чернорудов, и я порадовалась, что у меня был такой заботливый и надежный друг.
Я входила в квартиру с опаской, но, как ни странно, мне понравилось там. В чём-чём, а в хорошем вкусе Ланской было действительно не отказать. И кухня, и комнаты, и ванная были почти идеальны. Немного не хватало тех милых мелочей, которые делали жилище уютным, но это было легко исправить.
— Я будто в музей попала! — восхитилась мама.
И сразу заявила, что в самой светлой комнате нужно устроить детскую. Похоже, она тоже ничуть не сомневалась, что мы с Шестаковым будем вместе.
В палате Павел лежал один, и то мне сначала показалось, что я зашла не туда. Его лицо было таким бледным, что почти сливалось с подушкой. Голова была забинтована, а по подбородку шел тонкий шрам.
— Катя! — его голос тоже показался мне незнакомым.
Впрочем, как, кажется, и ему самому — потому что
— Ты извини меня, пожалуйста, если сможешь. Я был таким дураком! Может быть, ты не поверишь мне, но без тебя я не жил — задыхался. Я знаю, я должен был сказать тебе это раньше, но решил сказать хотя бы теперь.
— Хватит болтать, Шестаков! — я сглотнула подступивший к горлу комок. — Тебе нельзя много говорить. И волноваться тоже нельзя. Если тебе сейчас станет хуже, врач больше не пустит меня к тебе.
— Еще два слова, ладно? — жалобно протянул он. — Я просто хочу сказать тебе, что слишком поздно понял, что такое счастье. А счастье — это быть с тобой вдвоем. Только ты и я. И больше мне никто не нужен.
— Вдвоем уже не получится, Шестаков! — усмехнулась я и села на его кровать.
— Да-да, я понимаю, Катя, — смущенно забормотал он.
А я рассмеялась:
— Ничего ты не понимаешь, Пашка! Но сейчас поймешь.
Я спрашивала доктора, могу ли я рассказать Шестакову что-то очень важное, и тот ответил, что если это важное — приятное, то да, могу.
Достала телефон, открыла альбом с фотографиями, и когда на экране появилось личико мусолящей печенюшку Настюши, повернула его в сторону Павла.
— Познакомься с дочерью, Шестаков!
Он долго смотрел то на экран, то на меня и молчал. Я даже испугалась, не стало ли ему хуже. А потом у него по лицу покатились слёзы — крупные мужские слёзы, от которых у меня защемило сердце.
Эпилог
На Новый год в Москву приехала и Тася. Павел всё еще находился в больнице, но один мужчина в нашей женской компании всё-таки был.
Мы еще только кромсали салаты, а Антон уже беспокоился:
— Екатерина Сергеевна, а мы пойдем смотреть салют?
За меня ответила сестра:
— Конечно, пойдем! В Парк Победы! Я сама никогда еще не видела его в Москве. Выпьем по бокалу морса и пойдем. А ты не отвлекайся — режь лук. И нож водой смочи — чтобы не плакать. Мужчины не плачут, ты это знаешь?
Антоша не поехал домой на каникулы — ему нужно было подтянуть хвосты по учебе, а дома это вряд ли бы удалось. Но и оставить его без праздника мы не могли. Поэтому на три дня я забрала его к себе, и он, кажется, был счастлив.
Контракт с китайцами я уже подписала, и первый платеж уже пришел на мой банковский счет. Ланская не обманула — сумма в договоре была внушительной. Одного только первого платежа мне хватило на то, чтобы купить небольшой, но очень красивый дом в коттеджном поселке под Москвой. Мама всегда мечтала жить не в квартире, а в собственном доме — чтобы утром можно было из окна смотреть на цветущий яблоневый сад. А на участке были не только яблони, но и груши, и вишни. И Тася уже работу неподалеку и даже согласилась пойти на курсы вождения — чтобы ездить на машине, которую я ей отдала.